Алина Стрелковская - Лекарство от снов

Откуда-то из темноты выпорхнули… три гарпии.

Сангрита застыла с отвисшей челюстью. Если вампиры и оборотни при желании могли легко замаскироваться и потому часто встречались среди людей, то кентавры, гарпии, тролли, русалки и прочие мало похожие на людей создания предпочитали держаться на расстоянии от полиции и, соответственно, селиться вдали от городов.

«Это каких же размахов должно было достигнуть новоявленное Грязное Движение, если на зов его зачинщика являются даже такие диковинные существа?» — ошарашено подумала ведьма.

— Аэлла, Окипета, вы перенесете нас с леди Сангритой в Дом Правительства. Келайно, ты останешься здесь и будешь присматривать за порядком. Кстати говоря, скоро на крышу должен выбраться лохбургский прокурор. Разберешься с ним. Всем все понятно?

Гарпии нестройным хором подтвердили полученные приказания и две из них, цепко схватившись когтистыми лапами за вампира и ведьму, взмыли в воздух. Уже отдалившись на порядочное расстояние от тюрьмы, девушка услышала несколько одиноких выстрелов.

На фоне черного неба проступил нечеткий силуэт Келайно.

В лапах гарпии тщетно извивался лорд Джастис.

— Ты что, сдурела, страхолюдина крылатая?!!! Отпусти меня немедленно! — истошно заорал прокурор, окончательно растеряв остатки самообладания и аристократической вежливости.

— Что, прямо в полете? — ехидно переспросила Келайно и, не иначе как назло «пассажиру», заложила крутой вираж.

Джастис спешно закрыл рот — с вредной гарпии действительно сталось бы уронить его с высоты птичьего полета. Да и подкатывающая к горлу тошнота не слишком располагала к долгим разговорам.

Келайно сделала еще несколько кругов над тюрьмой и флегматично поинтересовалась:

— Ты что вообще забыл на крыше, прокурор?

— Вампира вашего ненормального, кого еще? — пробурчал Джастис, с опаской поглядывая на крыши оставшихся далеко внизу домов.

— Неправда, господин Вэрбе — гений! Он освободит всех нелюдей! — убежденно ответила гарпия. Флегматизм из голоса исчез без следа, и прокурор нехотя признал, что неугомонный Людвиг действительно был талантливым идеологом, раз сумел найти общий язык даже с такими неуживчивыми и неуправляемыми созданиями.

— Вот я и говорю — ненормальный.

— А ты бы, значит, предпочел сжечь нас всех на костре? И после этого вы, люди, говорите о гуманном отношении к ближнему! Мразь! — на этот раз в словах собеседницы чувствовалась неприкрытая злоба. Полет же вновь стал порывистым и неровным.

— Лично мне вообще наплевать на то, живы вы или мертвы, — устало огрызнулся Джастис. — Нечисть объявлена вне закона Его Величеством, и я не смогу это изменить даже если у меня самого отрастут когти и хвост.

Он мог бы многое сказать в ответ. Например то, что Лохбург и так по сути является заповедником нечисти, а они этим пользуются и творят, что придет в голову. Или сделать экскурс в историю и рассказать, как нечисть терроризировала людей первый век после Эксперимента. Или же банально проанализировать сегодняшний день и нарисовать красочную картину будущего, в котором господин Вэрбе таки захватывает город. Будущего, в котором ошалевшие от счастья нелюди сначала перегрызутся друг с другом, а потом, без лишних раздумий, уничтожат мирных, не способных защищаться людей.

Он мог бы многое сказать, но собеседница не стоила такого красноречия. Ее, как и остальных революционеров, тщательно обработал Людвиг с ближайшими приспешниками, и лорд Джастис не имел никакого желания дискутировать с ней на скользкие темы.

Келайно же явно имела на этот счет другое мнение. Иначе, к чему эти попытки его разговорить?

— Ах, Его Величеством… Ну а чего же хочется тебе самому?

— Мне хочется жить по-человечески и спокойно заниматься своей работой. Работой прокурора, а не разгоном митингов и разгадыванием планов революционно настроенной нечисти.

— И что же тебе мешает? — слова гарпии просто-таки истекали ядом.

— Продажность правительства Лохбурга и чрезмерная активность Вэрбе. Вот, что мне мешает, — совершенно искренне ответил мужчина. К его огромному сожалению, он был единственным в этом городе, кому король полностью доверял. Соответственно, и мера ответственности была совсем другая. Гораздо большая, чем у любого, пусть даже самого высокопоставленного лохбургского чиновника.

— Итак, тебе нужен порядок, стабильность и сознательное правительство, — задумчиво подвела итог собеседница. — Хорошо, тогда я не буду тебя убивать.

— С чего это вдруг такая доброта? — ошарашено поинтересовался Джастис.

— Я думаю, ты еще сможешь пригодиться господину Вэрбе, когда мы захватим Лохбург, — довольно ответила Келайно и, не успел прокурор осознать сказанное, опустила его на крышу колокольни монастыря святого Лоха — древнего пирата и разбойника, что, после встречи с каким-то морским чудищем, сделался ужасно религиозным и потратил награбленное золото на постройку этого самого монастыря. Ну а поскольку ударившийся из одной крайности в другую Лох никому не отказывал в приюте, вскоре в монастырь все чаще стали приходить преступники, скрывающиеся от стражей закона. Там они и оставались. Когда же гости перестали помещаться в монастыре, настоятель приказал вновь начать строительство. Через какой-то век на карте Королевства появился новый город, названный, в честь основателя, Лохбургом.

Именно эта история почему-то вспомнилась лорду Джастису, когда он, сидя на маленькой покатой крыше колокольни, с неподдельным ужасом наблюдал за вновь взмывшей в воздух гарпией. Нет, Келайно вовсе не пыталась напасть. Она поступила гораздо хуже, оставив его в гордом одиночестве на этой жутко неудобной для сидения крыше без какой-либо возможности самостоятельно слезть вниз.

Еще секунда, и гарпия скрылась в темноте.

Прокурор, едва дыша, схватился обеими руками за крест, торчащий аккурат посередине крыши.

— Помогите! — с долей обреченности в голосе прокричал он, заранее зная, что до утра его вряд ли кто-то услышит.

Последние сто лет Новый год часто заставал Шута в совершенно незнакомых городах. Не смотря на любовь к этому празднику, он давно перестал его отмечать и предпочитал наблюдать со стороны за чужим счастьем и чужой радостью. В какой-то степени это было познавательно, а в какой-то — попахивало мазохизмом, так как сам он радоваться по понятным причинам разучился.

Но никогда еще в новогоднюю ночь он не ощущал абсолютного одиночества. Безусловно, он всегда мог найти тысячу причин, по которым его жизнь правильнее было бы считать наказанием, нежели высшей ценностью, но не было еще такого, чтобы на задворках сознания не возник Волк и не начал издеваться над его философскими рассуждениями. Порой Шуту даже казалось, что вторая ипостась спорит не потому, что не согласна, а чисто из спортивного интереса и желания растормошить излишне мрачного соседа. Или же это была своеобразная защитная реакция организма? Как там мэтр Фламмен говорил? Волк — не паразит, а второе Я? Здравствуй, моя шизофрения…