Елена Хаецкая - ОЗЕРО ТУМАНОВ

Ив так глубоко задумался, что не сразу услышал, а расслышав — опять задумался, потому что у него не было дамы. Кругом засмеялись, и тогда Ив выкрикнул единственное женское имя, которое пришло ему на ум, — свое любимое имя:

— Гвенн!

— Сир Кер-Мован называет своей дамой сеньору Гвенн! — сказал герольд.

Затем Иву указали противоположный конец ристалища и показали на графиню:

— Когда ее милость махнет платком — съезжайтесь.

Ив опустил забрало. Годиерна встала и сердито тряхнула платком. Единорог начал набирать ход. Сквозь щели забрала Ив видел, как вырастает перед ним долговязый Бланштак и, продолжением соперника, тянется к Иву огромное копье. Ив чуть развернул коня и, в последний момент уклонившись от удара, с силой врезался собственным копьем в бок Бланштака. Ив попал мимо щита, прямо в доспех. От удара копье с бретонским флажком переломилось, но сам Ив удержался в седле, а Бланштак, смешно задрав ноги, вывалился на землю. Конь промчался совсем близко от головы упавшего всадника, не задев ее копытом лишь благодаря чуду.

Кругом заревели, трубы попытались пронзить общий шум голосов, но потерялись в нем. Графиня Годиерна застыла на своем месте, а когда священник в лиловом осторожно коснулся ее плеча, дернулась всем телом, стряхивая его ладонь.

Ив завершил круг по ристалищу и спешился перед своим упавшим противником. Молодой бретонец снял шлем, явив всем лицо — худое, с узкими зелеными глазами и совершенно неуместным девчачьим носом «уточкой».

Вид победителя окончательно вывел из себя графиню Годиерну. Она уставилась на него с неприкрытой злостью. У нее были светло-голубые глаза навыкате и светлые ресницы, которые она подкрашивала.

При виде нее Ив почему-то подумал, что волосы на срамных местах у нее тоже светлые, и от этой мысли дурная волна захлестнула его. Он едва устоял на ногах.

Неимоверным усилием воли Ив заставил себя отвернуться от графини и обратиться к своему противнику:

— Сир, если вам угодно, продолжим сражение на мечах.

Это было благородно со стороны Ива, поскольку на мечах он явно никак не смог бы одолеть сира Бланштака: тот был и выше ростом, и сильнее, и наверняка опытнее.

Но сир Бланштак только корчился на земле, как жук, и слабо ругался.

Герольд подошел и некоторое время смотрел на происходящее. Затем отвернулся и равнодушным голосом прокричал:

— Победитель турнира — сир де Кер-Мован! Прекраснейшей дамой объявляется сеньора Гвенн!

Вся красная, графиня Годиерна встала и поманила к себе Ива. Молодой рыцарь приблизился и протянул к ней меч, поскольку его копье сломалось, а графиня взяла из шкатулки, лежавшей у нее на коленях, рубиновое ожерелье и набросила на этот меч.

— Вы заслужили, — сказала она. И добавила одними губами, но так, что Ив сумел прочитать: — Будьте прокляты за это!

Ив не смутился. Он подумал о мертвой девочке из орлиного гнезда, набрался сил и негодования и тоже одними губами сказал графине:

— А у вас волосы на срамных местах рыжие!

И, пока она, не веря тому, что прочитала по губам дерзкого рыцаря, смотрела на него расширяющимися глазами, повернулся и поехал прочь.

Он же не спеша ехал сквозь толпу к тому шатру, где находился его знакомец.

Оруженосцы встретили Ива так, словно он был лучшим другом их господина.

— Он не спит, сир, — сказал один из них, — он радуется вашей победе.

— Я бы сейчас поел, — сказал Ив и обмяк в седле.

Раненый рыцарь пригласил Ива погостить у него хотя бы несколько дней. Звали его сир де Лассайе, он владел замком в двенадцати милях отсюда и ничего, казалось, так не жаждал, как очутиться там как можно скорее.

Праздник еще продолжался, но сир де Лассайе только ворчал и бранился, поскольку из-за своей раны не мог принимать в нем участие.

— Впрочем, вы, сир, можете оставаться, а ко мне заедете позднее, если решитесь, — сказал сир де Лассайе.

Но Ив отказался оставлять друга и охотно собрался вместе с ним в дорогу.

Путешествовать на телеге сир де Лассайе наотрез отказался.

— Я еще не сошел с ума, — объявил он. — Мои подданные, пусть их даже всего несколько десятков, не должны видеть меня поверженным. Мужланы в наше время страшно наглеют, особенно если учесть, что одну из двух моих деревень разорили проклятые англичане, и люди голодают, а голодный мужлан — чрезвычайно злое существо, как вам, разумеется, хорошо известно, сир.

Ив молчал. Только теперь он сообразил, что ему придется довольно трудно в общении с сиром де Лассайе. Ведь если тот считает англичан «проклятыми» (особенно после разорения своей деревни), то и к сиру Иву, узнав о том, что тот сражался в войсках короля Эдуарда, отнесется как к врагу. Оказаться же в замке своего недруга фактически означало попасть в плен.

Но пути назад не было. Ив решил, что будет помалкивать до тех пор, пока честь дозволяет ему это, а там — будь что будет!

— Я доверяю вам свою жизнь, сир, — сказал сир Ив немного более торжественно, чем ожидал сир де Лассайе, — и охотно поеду с вами прямо сейчас. И прослежу за тем, чтобы вы сидели в седле так, словно с вами ничего дурного не случилось.

— Думаю, двенадцать миль я одолею, — сказал сир де Лассайе. — Клянусь рогами… кх! кх!.. они не увидят, что их господин может испытывать боль. Вам должно быть хорошо известно, сир, что если мужланы хотя бы раз увидят, как их господин испытывает боль, они уже больше никогда не избавятся от желания увидеть это вновь. Так и происходят все мятежи подлого люда, а этого следует избегать и при том любыми средствами.

Глава четвертая

ЗАМОК ЛАССАЙЕ

Замок Лассайе представлял собой странное сооружение. Одна его стена была высокой, с двумя массивными круглыми башнями, сильно выдающимися вперед. Две другие стены выглядели не столь внушительно: они были гораздо ниже, и только у одной наверху имелся ход для лучников. Четвертой же стены не осталось вовсе. Груды беспорядочно наваленных камней обозначали место, где она некогда находилась. Сквозь камни проросла трава, и по всему было видно, что восстанавливать упавшую стену сир де Лассайе в ближайшее время не намерен. Отчасти с этой стороны замок был защищен десятком построек, преимущественно хозяйственного назначения. Они и служили преградой между внешним миром и внутренним двором собственно замка.

Ворота открывались в той стене, что сохранилась лучше других, и именно через них оба сеньора въехали в замок, сразу же оказавшись в обществе кудахчущих кур, солдат и слуг, шагающих с занятым видом то туда, то сюда, и лошади, которую вывели размяться.