Ольга Денисова - Вечный колокол

Сначала он еще размышлял о чем-то, пытался уложить в голове то, о чем говорил с богом, вспоминал стычку с Градятой и Михаила Архангела. Но вскоре натер валенком ногу и не думал больше ни о чем, кроме как о возвращении домой: через пару верст пришлось оторвать подол у рубахи, чтоб сделать портянки, иначе бы он просто не смог идти.

А потом ему хотелось есть и спать. Накатанный санями и взрытый копытами путь пошатывался перед закрывающимися глазами и казался бесконечным подъемом, восхождением на сказочную гору: то пологим, то крутым настолько, что он касался руками снега.

В первый раз он упал, пройдя не меньше двадцати верст: если бы не боль в разбитом локте, Млад бы уснул, не заметив падения. Он растер лицо снегом, поднялся и пошел дальше — глаза начали закрываться через несколько шагов. Однообразие и скука кружили голову, звон ветра в ушах убаюкивал, прямая дорога навевала сон, а уставшее тело — после вчерашнего подъема, после непривычной скачки, после пройденного пути — умоляло об отдыхе.

Млад прошел еще верст пять или шесть, засыпая на ходу, когда понял — пятидесяти верст ему не одолеть. Он несколько раз сбивался с пути и совершенно неожиданно для себя оказывался по колено в снегу у самого берега. Нечего было и думать об отдыхе, стоило только присесть на снег, и он бы никогда больше не проснулся.

Хоть бы одна деревня попалась ему по пути! Не может быть, чтоб на Шелони не жили люди!

Он снова всходил на сказочную гору, смотрел снизу на ее вершину, пока не оглянулся: на черном, вспененном тучами небе ему померещились сполохи пламени и всадники на тяжелых конях. Он видел крепостные стены и приставленные к ним лестницы, он видел, как пушечные ядра крушат серо-желтый камень, как летят тучи стрел, в конце пути пробивая насквозь тела, одетые в тяжелые доспехи: война. Война поднималась из-за горизонта ему навстречу, и в этот миг он отчетливо осознал: этого будущего не избежать, оно катится прямо на него, словно горящее бревно, пущенное с крепостного вала. Ему не остановить его, не удержать — не изменить.

Что-то изнутри толкало его и толкало: открой глаза, иначе ты не увидишь этого будущего! Он противился этим толчкам, он отмахивался от них руками, как от назойливых мух: его разбудила боль в локте. Млад в испуге распахнул глаза и вытер лицо снегом: он лежал на льду, и сколько прошло времени, не знал. Может, четверть часа, а может, и несколько часов. Он встал на гудящие от усталости ноги и шагнул вперед: тело затекло и не хотело шевелиться, но короткий отдых все же немного разогнал сон, хотя и ненадолго: Млад прошел не больше версты, когда увидел, что берега Шелони разбегаются в стороны вместо того, чтоб сходиться. Он думал, что у него снова кружится голова, или он опять засыпает.

Не пятьдесят верст. Гораздо больше. Неудивительно, что конь пал — гнать его во весь опор, за три часа проехать такое расстояние! Перед ним расстелилась гладь Ильмень-озера — не меньше сорока пяти верст до Новгорода…

Млад в отчаянье опустился на колени — какие сорок пять верст? Он не пройдет и нескольких шагов! Он посмотрел вперед — бесконечный берег уходил за горизонт, бесконечная снежная гладь лежала по правую руку.

Он не сразу заметил огонек на берегу, и не сразу понял, что это ямской двор. И если бы мог бежать — обязательно побежал бы. Подниматься на берег было тяжело и скользко, он пару раз съезжал вниз, пока не заметил рядом с тропинкой пологий спуск для саней.

Избушка с освещенным окном стояла перед конюшней и сеновалом, и крыльцом была обращена к Новгороду. Млад, пошатываясь, подошел к ней с задней стороны и заглянул в окно: вдруг смотрители спят? Тогда лучше постучать в окно, а не в дверь.

Стекло было закопченным, мутным и неровным, но освещал избушку десяток свечей на высоком железном подсвечнике. Млад присмотрелся и увидел за столом двоих: один человек сидел к нему лицом, другой — спиной. Млад протер стекло рукавом, и хотел постучаться, как вдруг тот, что сидел к нему лицом указал рукой на окно, и тот, что сидел к нему спиной, оглянулся.

Млад отпрянул от окна в темноту — из ямской избушки на него глянул Градята. Через секунду тень накрыла освещенное окно — кто-то выглянул наружу.

Сон слетел с Млада, как сухой лист с ветки, стоило только тряхнуть головой. Он потихоньку отошел к сеновалу и укрылся за столбом, поддерживающим крышу. И вовремя: стукнул засов, скрипнула дверь и на крыльце раздались шаги.

— Эй! — спросил незнакомый голос, — кто здесь?

— Да ветром стукнуло, — Млад узнал голос Градяты.

— Зачем собаку убил, а? Сейчас бы точно знали, ветром стукнуло или нет.

— Да ну ее. Брехала… Пошли в дом, холодно.

— Погоди, фонарь возьму. Неспокойно мне.

— Да успокойся! — раздраженно бросил Градята, — соображаешь? На тридцать верст вокруг ни одного человека, ночь-полночь!

— Гонцы и в ночь-полночь туда-сюда едут, — задумчиво ответил незнакомец, спускаясь с крыльца.

— Гонца бы мы издали услышали.

Млад прижался спиной к колючему, плотно уложенному сену.

— Градята, — тихо позвал незнакомец, остановившись в двух шагах от сеновала.

— Что?

— Иди сюда…

Снег заскрипел под сапогами. Млад перестал дышать.

— Ну? — Градята остановился рядом с незнакомцем.

— Понюхай. Воздух понюхай… он здесь. Рядом где-то. Я его чую.

— Ерунду говоришь, — неуверенно пробормотал Градята.

— Потом пахнет. Неужели не слышишь? — незнакомец протянул руку к сену и провел по нему кончиками пальцев, — принеси фонарь.

— Ты чокнутый, — крякнул Градята, — пошли в дом, здесь никого нет. Я бы давно заметил.

— Не скажи… Белояра ты не чуял. Не помнишь? Тоже хвастался, что за версту его почуешь, а он нам навстречу в двух шагах вышел. А?

— Волхвы ночами по сеновалам не прячутся. Но если хочешь, я схожу за фонарем.

— Сходи. Я его посторожу.

— Вот зарежет он тебя по-тихому, когда я уйду, — рассмеялся Градята по дороге к крыльцу.

— Ничего. Не зарежет, — уверенно кивнул незнакомец.

Далекое ржание коня раздалось снизу, с озера, в конюшне заволновались лошади, кто-то из них ответил на призыв собрата.

— Гонец! Градята, гонец! В конюшню! — крикнул незнакомец и кинулся к избушке.

Градята скорым шагом прошел мимо Млада, откинул засов, запиравший ворота конюшни, и исчез внутри, прикрыв ворота за собой. Млад осторожно передвинулся в сторону и спрятался поглубже между стеной конюшни и сеновалом. Конский топот быстро приближался, и вскоре стало ясно, что к ямскому двору едут два всадника — со стороны Новгорода.

Через минуту незнакомец вышел на двор в тулупе, с фонарем в руках, и, пока гонцы поднимались вверх по берегу, успел осветить место, где минуту назад стоял Млад.