Анджей Сапковский - Сезон гроз

— Она? — надулась Йеннифэр. — Он с ней? С твоей ученицей?

— Ну, Мозаик. Пожалуйста. Расскажи нам о твоем любовном приключении. Нам очень интересно послушать. Мы обожаем романы. Истории несчастной любви. Чем несчастней — тем лучше.

— Госпожа Литта… — девушка вместо того, чтобы покраснеть, мертвенно побледнела. — Пожалуйста… Вы ведь меня уже за это наказали… Сколько раз можно наказывать за одну и ту же провинность? Не заставляйте меня…

— Рассказывай!

— Оставь, Коралл, — махнула рукой Йеннифэр. — Не мучай ее. К тому же не слишком это интересно.

— Вот в это я не верю, — Литта Нейд ухмыльнулась. — Ну ладно, прощу девушку, в самом деле, я ее уже наказала, вину ей простила и позволила продолжать учебу. И меня уже не забавляет, как она бормочет свои признания. Вкратце: она влюбилась в ведьмака и сбежала с ним. А он, когда она ему надоела, попросту ее бросил. Однажды утром она проснулась в одиночестве. Постель от любовника остыла и след его простыл. Он ушел, потому что должен был. Развеялся как дым. Унесло ветром.

Мозаик, хотя это казалось невозможным, побледнела еще сильнее. Ее руки дрожали.

— Оставил цветы, — тихо сказала Йеннифэр. — Букет цветов. Правда? Мозаик подняла голову. Но не ответила.

— Цветы и письмо, — повторила Йеннифэр.

Мозаик молчала. Но румянец медленно возвращался на ее лицо.

— Письмо, — сказала Литта Нейд, испытующе глядя на девушку. — О письме ты мне не говорила. Не упоминала об этом.

Мозаик сжала губы.

— Так вот почему, — с внешним спокойствием закончила Литта. — Вот почему ты вернулась, хотя могла ожидать наказания более сурового, гораздо более сурового, чем то, которое получила в результате. Именно он велел тебе вернуться. Если бы не это, ты бы не вернулась.

Мозаик не ответила. Йеннифэр также молчала, накручивая на палец черный локон. Вдруг она подняла голову, посмотрела в глаза девушке. И улыбнулась.

— Он велел тебе вернуться ко мне, — сказала Литта Нейд. — Он велел тебе вернуться, хотя мог представить, чего можно было ожидать с моей стороны. Такого, признаться, я не предполагала.

Фонтан поплескивал, пахло мокрым камнем. Пахло цветами, пахло плющом.

— Тут он меня удивил, — повторила Литта. — Не ожидала такого от него.

— Потому что ты его не знала, Коралл, — спокойно ответила Йеннифэр. — Ты его совсем не знала.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

What you are I cannot say;

Only this I know full well -

When I touched your face today

Drifts of blossom flushed and fell.

Мальчишка конюх получил полкроны уже с вечера, лошади были оседланы и ждали. Лютик зевнул и почесал затылок.

— О боги, Геральт… Нам действительно нужно так рано? Ведь еще темно…

— Не темно. В самый раз. Солнце взойдет где-то через час.

— Целый час, — Лютик взобрался в седло мерина. — Я бы лучше этот час поспал…

Геральт прыгнул в седло, подумал, дал конюху еще полкроны.

— Сейчас август, — сказал он. — От восхода до заката около четырнадцати часов. Я хотел бы за это время уехать как можно дальше.

Лютик зевнул. И как будто только сейчас заметил неоседланную кобылу в яблоках, стоящую в стойле за перегородкой. Кобыла махнула головой, желая напомнить о себе.

— Погоди, — встрепенулся поэт. — А она? Мозаик?

— Она с нами дальше не поедет. Мы расстаемся.

— Как? Не понял… Будь любезен объяснить…

— Не могу. Не сейчас. В дорогу, Лютик.

— Ты уверен, что знаешь, что делаешь? И полностью осознаешь?

— Нет. Не полностью. Ни слова больше, не хочу об этом сейчас говорить. Едем.

Лютик вздохнул. Послал мерина вперед. Оглянулся и снова вздохнул. Он был поэтом.

Поэтому имел право вздыхать, когда захочет.

Постоялый двор «Тайна и шeпот» вполне приятно выглядел на фоне зари, в туманном предрассветном сиянии. Казалось, что это утонувший в мальвах, опутанный вьюнком и плющом дворец фей, лесной храм тайной любви. Поэт задумался.

Он вздохнул, зевнул, кашлянул, сплюнул, завернулся в плащ и погнал лошадь. Через несколько минут размышления остались позади. Геральт был уже едва виден в тумане.

Ведьмак ехал быстро. И не оглядывался назад.

— Пожалуйста, вот вино, — хозяин поставил на стол фаянсовый кувшин. — Сидр из Ривии, как вы хотели. А еще жена просила узнать, как вы находите свининку?

— Мы находим ее среди каши, — ответил Лютик. — Время от времени. Не так часто, как хотелось бы.

Трактир, до которого они добрались под конец дня, назывался, о чем гласила красочная вывеска, «Под кабаном и оленем». Однако эта дичь была исключительно на вывеске, в меню она не значилась. Местным фирменным блюдом была каша с кусками жирной свинины и густым луковым соусом. Лютик, видимо из принципа, немного покрутил носом на слишком плебейскую в его понимании пищу. Геральт не жаловался. Поскольку свинину обвинить было не в чем, соус был сносным, а каша доваренная — именно это последнее удавалось кухаркам далеко не в каждом придорожном трактире. Могло быть хуже, тем более что выбор был ограничен. Геральт настаивал на том, что за день надо проехать как можно больше, поэтому в ранее встреченных трактирах останавливаться не хотел.

Не только для них, как выяснилось, трактир «Под кабаном и оленем» оказался конечным пунктом дневного путешествия. Одну из лавок у стены занимали проезжие купцы. Купцы были современные, в отличие от старомодных они не брезговали слугами и не считали позорным есть вместе с ними за одним столом. Современность и толерантность имели, конечно, свои пределы — купцы занимали один край стола, слуги — другой, демаркационную линию было легко заметить. Это касалось и блюд. Слуги ели свинину с кашей, на чем специализировалась местная кухня, запивая выдохшимся пивом. Господа купцы получили по цыпленку и несколько бутылей вина.

За столом напротив, под чучелом кабаньей головы, ужинала пара: светловолосая девушка и пожилой мужчина. Девушка была одета богато, очень строго, вовсе не по-девичьи. Мужчина походил на чиновника, но далеко не самого высокого ранга. Пара вместе ужинала, вела довольно оживленный разговор, но это было недавнее и скорее случайное знакомство, о чем можно было сделать вывод из поведения чиновника, настойчиво заискивающего перед девушкой в явной надежде на что-то большее, что девушка принимала с вежливостью, сохраняя, однако, при этом ироническое выражение.

Одну из коротких лавок занимали четыре жрицы. Странствующие целительницы, которых было легко узнать по серым одеждам и скрывающим волосы плотным капюшонам. Их трапеза была, как отметил Геральт, более чем скромной: что-то вроде ячменной каши без подливки. Жрицы никогда не требовали платы за лечение, исцеляли всех и задаром, обычай требовал предоставлять им в обмен за это, если они попросят, стол и ночлег. Хозяин «Кабана и оленя» обычай знал, но, видимо, собирался отделаться от них с наименьшими затратами.