Вера Петрук - Чужая война

Дыхание взволнованного Сахара обдавало Регарди жаром, а сердце друга стучало так громко, словно выпрыгнуло наружу. Да и самому Арлингу с трудом удавалось усидеть на месте после слов керха. Хотелось вскочить и мчаться в Пустошь немедленно. Бежать день и ночь, преодолевая арку за аркой, не давая отдыха ни себе, ни верблюду. Бежать, зная, что надежды нет. Учитель отправился в Цитадель задолго до того, как Арлинг и Сейфуллах прибыли в Самрию. С тех пор прошло больше месяца. Достаточно, чтобы добраться до Пустоши и вернуться обратно в столицу. Раз Сахар не получил ответа на письма, значит, иман все еще был у серкетов. Кто знает, может быть, даже живой.

В другой раз Регарди, непременно, удивился бы равнодушию, с которым подумал о возможной смерти учителя. В другой раз такая мысль была бы недопустимой. В другой раз.

Он отер пот со лба и прошептал:

— Я халруджи. Мой господин в опасности. Я не могу отправиться в Пустошь.

Какое-то время Арлингу казалось, что Сахар испепелит его взглядом. Он ощущал его столь же отчетливо, как и мысли керха. Драган, которому иман открыл сокровенное знание серкетов, оказался предателем. Дважды.

«Наверное, это моя судьба — предавать людей», — подумал Регарди. Когда-то давно он предал Магду. Что мешало ему предать еще и Сейфуллаха?

— Да ты хоть знаешь, что творится в мире? — Сахара прорвало, и Арлинг был рад его гневу. Он был лучше презрительного молчания.

— Идет война! Не Подобного с серкетами, не Маргаджана с кучеярами, нет! Это твоя и моя война, она касается каждого, даже драганов и арваксов. Если Второй Исход будет завершен, последствия коснутся всех. Мы уже сейчас не можем найти объяснения тому, что творится в мире. Песком может заносить караваны, но чтобы города! Ты знаешь, что Муссаворат постигла участь Балидета? Соляного Города больше нет. Долина Мианэ вымерла, там больше не ходят караваны. Шибанские купцы предпочитают покупать дорогие услуги мореходов, чем рисковать жизнью на тропах Холустая. Население с Юга бежит в северные города. В Самрию всех не пускают, и они бегут дальше — в Иштувэга. А там находят верную смерть, потому что в городе бушует «Бледная Спирохета». Этой болезни не видели в Сикелии уже много веков. Не сомневаюсь, что ее появление — дело рук Подобного.

— Послушай меня, Сахар…

— Нет, это ты послушай, — не дал ему договорить керх. — Маргаджан стоит у Хорасона. Город пока держит осаду, но без помощи регулярной армии у него нет шансов. И где же армия? Большая часть сгинула вместе с Муссаворатом, а последние два полка в Самрии. Наместник не отпускает их, дожидаясь помощи из Согдарии. Однако Канцлер не спешит. Почему он не отправил Жестоких сразу после слухов о гибели Балидета? Почему не прислал помощь, когда пал Муссаворат? Он словно ждет чего-то. Бархатный Человек ведет свою игру, о которой мы пока не знаем. Мир рушится. Былые ценности превращаются в прах, а новые еще не родились. Ты перестал быть халруджи, как только началась война. Твой господин справится без тебя. А вот мы без имана — нет.

Сахар говорил хорошо. Настолько хорошо, насколько вообще можно говорить о войне. В Согдарии воевали всегда — с соседями, с арваксами, между собой. Что касалось Сикелии, то, несмотря на вечные нападения керхов и агрессивный характер кучеяров, Арлинг никогда не думал о южных землях, как о месте, где могла случиться война. Казалось, людям должно было хватать постоянной борьбы с пустыней за воду. Однако пришел Маргаджан, и все изменилось.

Арлинг мог сколько угодно убеждать себя, что встреча с человеком из прошлого не имела значения, но она была тем первым камнем, за которым посыпались осколки крупнее. И ранили они больно.

— Отказавшись сейчас, сможешь ли не испытывать стыда, когда потом твое сердце спросит?

Сахар задал правильный вопрос. Он справился с последним заданием имана, потому что не просто носил маску Великого Судьи. Он стал им на самом деле. Арлингу же еще предстояло разобраться, был ли он настоящим халруджи или только им притворялся.

«Кто ты?» — спросил он себя, но в ответ по-прежнему хотелось пожать плечами.

— Говорят, что если человеку отрубить голову, он еще может что-то делать, — прошептал Регарди, не уверенный, что нашел нужные слова. — У меня много вопросов к себе, на которые нет ответа. Однако моя голова была отрублена слишком давно. Нет времени что-либо менять. Халруджи становятся на всю жизнь. Я приносил клятву Сейфуллаху Аджухаму два раза и сделаю это в третий. Иман как-то сказал: «На пути халруджи не нужны преданность или почитание. Здесь нужна одержимость». Я стал безумцем, потому что выбрал Сейфуллаха.

Он думал, что Сахар не ответит, но керх неожиданно тепло пожал ему руку.

— Мне жаль тебя, Арлинг, но твоей вины здесь нет. Учитель сам сделал это с тобой. Однако предупредить его мы должны. Я не могу бросить керхов сейчас. Ненавижу их, потому что они такие же, как я. Меня боятся многие, но на самом деле, боюсь я. Мне страшно за имана. Страшно, что я потеряю его. Если бы мы знали, где Беркут, возможно, смогли бы предупредить через него. Он хоть и стал серкетом, но предан школе.

— Я знаю, где Беркут.

Прах лучшего друга был зашит у Арлинга в поясе. Он так и не нашел достойного места, где похоронить его.

Сахар воспринял весть о смерти Беркута на удивление спокойно. Словно он уже заранее приготовился ко всем дурным вестям мира. Наверное, это тоже входило в обязанности Великого Судьи.

— Мы остались одни, — прошептал Сахар. — Все «избранные» ушли, должно быть, я буду следующим.

— Как только найду Сейфуллаха, сразу отправлюсь в Пустошь, — добавил Арлинг, но слова прозвучали слабым оправданием.

— Хорошо, — кивнул керх. — Возможно, мне еще удастся уговорить Цибеллу. Я уже пытался, но она отказалась возвращаться к серкетам. Даже из-за имана.

— Цибелла знала его?

— Получше нас, — усмехнулся Сахар. — Она — мать Сохо. И если я не ошибаюсь, единственная женщина, которую иман когда-либо любил. Цибелла ушла от него после того, как он отказался обучать ее солукраю. Жаль, что их чувство не было взаимным. Цибелла любила не его, а то знание, которым он обладал. Тебе повезло, что она на твоей стороне. Эта женщина — опасный противник.

Сахар рассказал ему много тайн, но его последние слова застали Арлинга врасплох. Почему иман не стал учить любимого человека солукраю, но доверил это знание ему? Оттого ли, что Регарди был ему безразличен? Может, иман ожидал возвращения Подобного, поэтому торопился передать знание первому встречному? Или у него не было выбора? Это были плохие вопросы, которые рождали болезненные ответы.

Как поступить с Цибеллой, Арлинг тоже не знал. Она спасла ему жизнь, ему же было нечем с ней расплатиться кроме правды. Истиной старой, как мир, и быстрой, как промелькнувшее мгновение. Регарди не только убил ее сына, но стал обладателем тех знаний, о которых мечтала она сама. Сахар был прав. Цибелла могла стать опасным противником. Сейчас на борьбу с ней у Арлинга не было ни сил, ни времени. Однако он непременно расскажет ей правду, потому что она имела право на месть. Впрочем, это будет не скоро. Очень не скоро.