Наталья Резанова - Журнал «Если» 2010 № 3

— И вы снова неумеренно употребили, — глаза Петра Семёновича блеснули, и я подумал, что старичок-профессор не такой уж и сухарь, как мне вначале показалось.

— Употребили, — признал я. — Я снова раньше спать ушел, а товарищ куролесил. И поутру я просыпаюсь — все то же самое. Говорит на не известном мне языке. Ну, решил, я тебе сейчас покажу, кто выдумывает… Схватил мобильник, включил диктофон, подошел к кровати. Ну и записал все, что он набормотал. Семь минут набралось.

— Семь минут? Это неплохо, — профессор оживился. — Вы меня и впрямь заинтересовали, Андрей. Давайте свой телефон!

— Я скопировал на флешку, — сказал я. — МР3 сумеете проиграть?

Пётр Семёнович лишь улыбнулся, забирая у меня брелок. Воткнул флэшку в порт, повозил мышкой по столу, запуская звуковой файл. Я сидел через стол и экрана не видел, но на флешке была одна-единственная запись: YHWH. mp3.

— Хм, — профессор посмотрел на меня. — Приятно встретить образованного человека.

— Я посмотрел правописание в энциклопедии, — скромно ответил я. — Все равно вы меня приятно удивляете.

— А вы меня, — я кивнул на мощный ноутбук.

— Куда нынче без техники? — вздохнул профессор. — Ну-ка… давайте послушаем утренний спич вашего друга…

Он щелкнул клавишей на мышке — и из колонок ноутбука послышался голос Димки.

Я несколько раз уже пытался записать его речь на бумаге. Прокручивал запись фрагментами по несколько секунд, вслушивался, запоминал, записывал… И понимал, что это бесполезно. Ну никак не соотносился грубый, косноязычный «ганхион» с тем словом, которое на самом деле произносил Кабайлов. Чуть другие звуки: «г» смягченное, как в украинском, «а» выстреливает как у первоклассника, выучившего азбуку, «н» с прищелкиванием, чуть похоже на «м», но никак не «м» — может быть, это «к»? Нет, все-таки «н»… В общем — на бумагу не переносится.

И так — каждое слово.

Профессор слушал с доброжелательной улыбкой, кивая головой и легонько постукивая кончиками пальцев по столу. Мне даже захотелось приподняться и посмотреть — не вытерся ли в этих местах лак.

Но было неловко.

Профессор вдруг посерьезнел и по-птичьи склонил голову. Поморщился. Отмотал запись назад. Прослушал фрагмент повторно.

И дальше слушал с нарастающим интересом.

Я ждал, потупив взгляд.

Профессор опять остановил запись и повторно прослушал какой-то фрагмент. Хмыкнул. Встал, побродил у книжных шкафов, выудил какой-то потрепанный толстый том, полистал. Некоторое время читал, задумчиво перелистывая страницы. Разочарованно покачал головой, поставил книгу на место — и вернулся дослушивать запись.

Мне было очень интересно, что он там читал, но опять же — слишком живо интересоваться было неловко.

Когда запись кончилась, профессор сделал именно то, чего я от него ожидал — запустил ее задом наперед. Получившуюся белиберду он вытерпел секунд двадцать, после чего выключил запись и некоторое время сидел, с любопытством разглядывая меня.

А потом сказал:

— Вот только не притворяйтесь простачком, молодой человек. Почему вы пришли именно ко мне?

— Вы лингвист, работающий при институте перевода Библии, — пояснил я как можно более наивно. — Раз уж речь идет о Яхве, то сам Бог велел идти в институт перевода Библии…

— Угу-угу. Велел. На том самом языке, на котором разговаривал с ангелами… — профессор усмехнулся. — Еще почему?

— Ну, потому что вы занимались случаями глоссолалии, «говорения языками», которые расследовал патриархат. — Я поднял на него глаза. — Я не притворяюсь, Пётр Семёнович. Мы с Димой две недели сами разбирались. Просто я знаю, как это неприятно, когда профаны чего-то профессионалу объясняют. Вот и не хотел… высказываться раньше времени.

— Кем вы работаете, Андрюша?

— Я астрофизик.

— Ну надо же! — восхитился профессор. — Я полагал, у нас в стране все астрофизики давно убежали в коммерцию. Или умерли от голода.

— Устаревшие сведения. На иностранных грантах кое-как перебивались, потом стали лохам звезды впаривать… простите, я хотел сказать: предлагать обеспеченным клиентам наименование в их честь звезд различной величины, с внесением названия в международный звездный каталог.

Профессор тихонько засмеялся:

— Ну да, слыхал… Итак, Андрюша, и в чем вы с другом разобрались?

— Мы не разобрались. Мы решили, что это и впрямь язык. На глоссолалию не похоже. Сравнивали с арамейским, с ивритом… ничего не поняли. Потому и пришли к вам.

— Это не арамейский, — профессор поморщился. — Да и с чего вы взяли, что он был бы «языком Яхве»? И не иврит это. И не санскрит, если уж на то пошло. Но вы правы в главном — это язык.

— Точно? — обрадовался я.

— Или крайне удачная имитация, — Пётр Семёнович нахмурился. — Признаться, если бы вас не рекомендовал мой собственный сын, я бы счел происходящее розыгрышем…

Я вздохнул.

— Что такое говорение на языках, оно же — глоссолалия? — профессор заговорил лекторским тоном, непроизвольно повысив голос, будто Левитан из анекдота, зашедший в магазин купить «…две бутылочки СОВЕТСКОГО ШАМПАНСКОГО». — Согласно Библии — это дар Святого Духа, который снизошел на апостолов и позволил им говорить на всех языках мира… а возможно, что на каком-то одном, общем языке, который тем не менее понимали все народы. В сектах харизматиков, в первую очередь — пятидесятников, глоссолалией называют молитву или песнопение, которые совершаются на неизвестном языке. Харизматики считают этот язык ангельским, идущим от Бога. Некоторые считают, что это тот самый язык, на котором говорили люди до вавилонского смешения языков. Некоторые, — профессор улыбнулся, — что это тот язык, на котором Бог разговаривает с ангелами. Ну а если вы атеист, то можете смело предположить, что глоссолалия — всего лишь расстройство речи, вызванное состоянием молитвенного экстаза, иногда бессознательное, а иногда и практикуемое осознанно. Это вам известно, я полагаю.

— В общих чертах… не так систематизировано, — я закивал, всем своим видом демонстрируя живейший интерес.

— Идем дальше, на что похожа глоссолалия, — профессор вдруг нахмурился и протараторил: — Амина, супитер, амана, регедигида, треги, регедигида, регедигида, супитер, супитер, арамо, сопо, ропота, карифа!

— Ух ты! — сказал я. Фрагмент был из самых классических, но мне хотелось порадовать профессора.

— Так бормочут русские харизматики, — профессор кивнул. — А вот так — американские: гиппо, геросто, непарос, борастин, форман, о фастос, соургор, боринос, эпонгос, ментаи, о дерипан, аристо, экрампос…