Денис Юрин - Война

Быть рыцарем означает не только иметь привилегии перед остальными людьми, как низкого происхождения, так и благородных кровей, не только пользоваться большим уважением, чем обычные дворяне иль офицеры, и иметь почетное право набирать во время войны собственный отряд, не входящий в состав регулярной армии. Благородных воителей всех королевств, будь то Геркания, Виверия, Филания или даже далекий Намбус, роднило одно – к их пожалованным сюзеренами правам непременно прилагались и обязанности. Рыцарь не только многое мог, но и должен был многое делать на благо своего монарха, а для этого ему необходимо было немало и уметь.

Лишь отдернув лоскутный полог и переступив порог крошечной комнатушки фон Кервица, Дарк тут же понял, что хотя он уже обзавелся гербом да шпорами, но до превращения в настоящего рыцаря герканской короны ему еще очень далеко. Должны были пройти долгие годы, прежде чем он освоил бы сложную, запутанную, зачастую кажущуюся бестолковой науку вести себя подобающе рыцарю. Науку, которую получившие титул по наследству постигали с самого детства и совершенствовали на протяжении всей остальной жизни. Науку, которая была куда противоречивей и многогранней, чем ему сперва показалось.

О жизни герканских рыцарей в мирное время моррон мало что знал. Для него было совершенно неясно, как следовало обращаться с прислугой и с крестьянами из пожалованной ему захолустной деревушки где-то на северо-западе королевства, где он никогда не бывал. В светской жизни благородных воителей моррон также ничего не понимал. Ему было неведомо, как следует одеваться при визите в королевский дворец или в дом благородного вельможи или чем поведение рыцаря на балу и пиру отличалось от его манер во время всевозможных советов, на приеме у короля и в прочих довольно многообразных ситуациях. Одни лишь правила галантного общения с дамами могли с непривычки свести любого с ума. Дарк не знал стихов, способных усладить слух высокородных красавиц, а ведь многие рыцари заучивали наизусть целые поэмы о цветочках, лужках и прочей любовной ерунде; не представлял, как следует одеваться, чтоб фасон и цвета подобранных одежд удачно гармонировали с нарядом благородной девицы и не противоречили бы ее изменчивому настроению; да и понятия не имел, о чем на торжествах и приемах принято вести разговор, а что являлось запретными темами. Всему этому и еще многому другому моррону еще предстояло научиться. Пока же он утешал себя лишь мыслью, что мирное время, время кулуарных бесед, жеманства и интриг, наступит довольно не скоро, а сейчас он находился в родной стихии, на войне, о которой ему было известно куда больше, чем самым умудренным жизненным опытом рыцарям. Ведь он воевал еще тогда, когда прославленных предков нынешних воителей не было и в помине, провел в походах куда больше времени, да и бился не только с людьми, но и с древними существами, которые ныне считались либо «богомерзкими», либо «мифическими».

До этой ночи Аламез искренне полагал, что знает о жизни на войне многое, если не все, однако посещение подвала развеяло его наивное заблуждение. Первое разочарование постигло моррона, когда он увидел, как ловко фон Кервиц обустроил подземное убежище. Одна лишь выдумка с дымоходом чего стоила, не говоря уже о создании на крошечном пятачке миниатюрного подобия походного лагеря с местом для отдыха солдат, уголком для приготовления пищи, небольшим лазаретом, комнатушкой оружейника-кузнеца, где можно было подточить оружие да подправить искореженную броню, и, конечно же, укромным закутком самого рыцаря, где командир мог не только спать да трапезничать, но и предаваться раздумьям или беседовать с порученцами с глазу на глаз.

Келья фон Кервица (из-за смехотворного размера комнатой ее назвать язык не поворачивался) поразила Аламеза своей простотой и продуманностью обстановки, создающей уют в походных условиях, но не допускающей излишеств. Так умело обустроить временное пристанище мог лишь человек, привыкший к кочевой жизни, но по натуре не склонный к аскетизму; человек, не любящий возить с собой лишнее добро, но не желающий жертвовать хорошим сном, ежась на жестком топчане и дрожа от холода. Одним словом, искусству обустройства походного жилища Дарку еще следовало поучиться, и фон Кервиц мог бы стать достойным наставником.

Келья рыцаря была угловой, образованной небольшими частями двух стенок подвала и деревянной перегородкой. Вся она была обвешана тонкими и легкими, однако необычайно плотными коврами ручной работы намбусийских мастеров. Эти ковры обладали сразу тремя весьма ценными достоинствами: они хорошо сохраняли тепло внутри помещения, занимали мало места и не отягощали лошадь при перевозке, но кроме того, приглушали все звуки извне, давая возможность хозяину делиться секретами с доверенными лицами в полный голос, а не шептать. Добрую половину рыцарского закутка занимал жесткий, идеально ровный лежак, на котором Дарк не отказался бы поспать часик-другой. Остальное место было пожертвовано наспех сколоченному столу, на котором дымился недавно принесенный рыцарю ужин и под которым компактно размещалось множество всяких мелких предметов, крайне необходимых мужчине в походе. Стоять в келье мог лишь один человек, да и то касаясь спиной пыльного полога. Чаще всего этим человеком был посетитель, но хозяина, видимо, вполне устраивало одновременно трапезничать и вести разговоры, при этом сидя или даже лежа. Не смущало рыцаря и то, что во время всего разговора посетитель должен был взирать на него свысока, то есть с высоты собственного роста.

– Проходи, можешь на лежак присесть… только с краю! – обратился к долгожданному гостю фон Кервиц, не отвлекаясь от еды. – Поди, удивлен, меня здесь увидев, да еще со столь многочисленной компанией? Можешь не отвечать, и без того понятно, что да, – не дал ответить разведчик уж было открывшему рот моррону.

У рыцаря-шпиона бойко получалось болтать и одновременно поглощать мясо, не забывая запивать его вином. Чувствовался многолетний опыт, приобретенный за солидное число как больших застолий, так и таких вот приватных бесед.

– Ты уж извиняй, к столу присоединиться не приглашаю! – развел сальными ладонями рыцарь, как-то умудрившийся при этом не только вытереть запястьем жир с губ, но и закинуть под лежак обглоданную до кости индюшачью ножку. – Во-первых, тут и на одного здоровяка, вроде нас с тобой, маловато будет, а во-вторых, ни к чему тебе жрать, еще прям здесь и заснешь! Вижу, денек не из легких тебе выпал, так что до конца беседы нашей от чревоугодия воздержаться придется. На-ка, лучше взбодрись! Пакость та еще, но дремоту как рукой снимет, да и мыслишки в башке твоей бестолковой шустрее забегают… обещаю!