Ольга Громыко - Профессия: ведьма

Но у старух, очевидно, Бабожник вызывал куда менее приятные воспоминания.

– Боги с тобой, деточка! – в ужасе воскликнула одна из них и подкрепила слова еще одним крестом, видимо, желая привлечь ко мне внимание богов. – Ить в канун Бабожника страсти такие деются!

– Например?

– Да ить они не местные, – нараспев протянула ее подружка. – Растолковать надыть. И-и-и, милые, не в добрую годину вы к нам пожаловали. Ступайте в храмину, там хлопцы с дайнами заперлись, молебствия свершают и ставни крепят, чтоб всем скопом супротив ворога выстоять. Вы робяты справные, мечи да луки носите, там такие сгодятся.

– Против кого сгодятся-то? – поинтересовался Вал, машинально поглаживая оголовье меча. – Вы, бабоньки, я вижу, жуть как смелые, а мужики здоровые в храме забаррикадировались. Вам что, жить надоело?

– И-и-и, надоело-то как, милок! Только чаша сия не про нас. Мы, старики, для него интересу уже не имеем…

– Да для кого, в конце-то концов? – не выдержала я.

– А для вампира, – простодушно созналась бабка. – Ему молодых подавай, штоб кровь в жилах бурлила. А у нас, старух, кровь горькая, холодная, сама в землю просится…

– Так… – протянули мы в унисон, выразительно глядя на Лёна.

– Чушь какая, – фыркнул вампир.

– А от кого же тогда народ в храме попрятался?

– Местные суеверия. Эй, вы чего?

– Пойдем-ка мы действительно в храм. Порасспросим священнослужителя о местных суевериях.

– Жрать хочется – жуть, – простонал Вал. Съеденное яблоко только подстегнуло наш аппетит.

– Пошли, – согласился Лён. – В храме можно бесплатно получить освященную булочку с маслом.

– А ты сможешь в него войти? – удивленно спросила я.

– А почему нет?

– Ну ты же вампир. Ты должен плевать в иконы и избегать тени креста.

– Вольха, тебе желудочный сок в голову ударил.

– Извини. Не хотелось бы оправдываться перед прихожанами, когда тебя будет корчить при виде кропила.

В религии я не слишком разбиралась, но точно знала, что богов четверо, как концов креста, их жрецы прозываются дайнами, а верующих после смерти ждут либо хлебосольные небеса, либо огненная преисподняя с мракобесами. Естественно, у злостных атеистов, вроде меня, выбора не было.

Храм не вызвал у нас благоговейного трепета – быть может, из-за несоразмерно огромной копилки для пожертвований, прибитой у ворот. Копилку скреплял ржавый замок. Духовные пастыри не доверяли верующим и правильно делали, ибо Вал немедленно запустил в щель для монет два пальца. Но копилка была бездонна, как преисподняя, и, применив заклинание ясновидения, я убедилась, что в ней нет ни гроша – видимо, ящик только что опорожнили.

Сирые и убогие, для поощрения которых, судя по надписи на ящике, его и вывесили, были представлены в лице нищего, побирающегося самостоятельно. Он сидел, прислонившись спиной к решетчатой ограде маленького деревянного храма и ритмично, нечленораздельно мычал, высунув нечистый язык. Из рваного тулупа клоками выпирало сено. Пустые штанины калеки были демонстративно завязаны узлами. Перед ним валялась кепка, до середины наполненная медью с редким вкраплением серебрушек. Когда ветер веял в нашу сторону, дышать было невозможно.

Вал встал, как вкопанный.

– Жратва… – прошипел он.

– Ты с ума сошел, меня тошнит от одного запаха!

– Бестолочь, в кепке!

– Ты что, собираешься ограбить нищего?

– Этот нищий богаче нас всех, вместе взятых. Так уж и быть, я оставлю ему на выпивку.

– Не смей, слышишь? – возмутилась я. – Лён, скажи ему!

Вампир загадочно улыбнулся. Не обращая внимания на мои вопли, Вал нагнулся и широкой ладонью гребанул доброхотные дары прихожан.

И тут свершилось чудо! Прошлогоднее воскресение пророка Овсюга (злые языки поговаривали, что пророк был не мертв, а мертвецки пьян) ему и в подметки не годилось.

– Куда ты лапу суешь, поганая твоя морда! – возопил слепоглухонемой нищий, вскакивая на выросшие ноги. Узлы штанин болтались над голыми коленями. Оторопевший Вал не успел увернуться от ясеневого посоха, с хрустом прошедшегося по его спине.

Лён хохотал, я тоже. Медяшки рассыпались по дороге. Убогий торопливо набивал ими карманы, стоя на коленях.

– Ну, ты, мужик, даешь… – удивленно выдохнул тролль, почесывая лопатку. – Ни гхыра себе работенка.

Оглянувшись и убедившись, что его вспышки никто, кроме нас, не заметил, нищий смачно сплюнул и снова сел, бросив в шапку горсть меди – для приманки легковерных жертвователей.

– Ноги не затекают – весь день поджимать? – участливо спросила я.

– И как у тебя язык не отсохнет – над убогими издеваться, – буркнул нищий, прилежно втирая в бороду горсть придорожной пыли.

– А я сейчас тебя за шкирку – и в храм. Будешь на глазах у благодетелей ноги отращивать, – прорычал Вал, закатывая рукава.

– Эй, ребята, вы чего? – сменил тон «убогий». – Сколько вы хотите? Пять? Десять?

– Двадцать процентов. Единовременно, – решительно сказал Лён.

– И не стыдно вам… Не люди, а вампиры какие-то… – нищий вытряхнул на ладонь дневной улов, пошевелил монеты пальцем и со вздохами и причитаниями отсчитал пятую часть в услужливо подставленный мешочек. – Чтоб вы подавились, кровопийцы!

– Надо же, какой проницательный мужик, – иронично сказал Вал, хлопая Лёна по плечу, – вампира за версту чует. Пошли, от него разит, как из помойки, а в этом захолустье уйма гораздо более приятных запахов.

– А ты, как всегда, знал и молчал! – окрысилась я на Лёна.

– В предвкушении веселого зрелища.

– Лён, ты не человек, а…

– Ты права. Я не человек, – охотно согласился он.

– А настоящая скотина! – докончила я. – Мы – одна команда и действовать должны, как одно, а не выставлять друг друга на посмешище, правда, Вал?

– Тьфу на вас! – отвечал тролль. – Деньги есть, я корчму на холме приметил, нашли когда цапаться!

Но корчму уже закрыли, замкнули на амбарный замок и украсили плакатом «Сему заведению до завтрего зачиненному быть». Над трубой дотлевал вкусный дымок, разномастный выводок поросят сосредоточенно бороздил рылами кучу объедков, оставшихся после клиентов.

Я засмотрелась на вывеску негостеприимного пункта питания. Под надписью «Веселые русалки» были изображены две весьма потрепанные пучеглазые бабы с русыми косами, щербатыми ухмылками до лопоухих ушей и селедочными хвостами вместо ног. В руках бабы держали по кружке пенистого пива и вареному раку, тоже пучеглазому и несколько удивленному. С изобразительными способностями у художника было туговато, зато с чувством юмора – полный порядок.

Но организм путника мог вместить в себя лишь одно чувство. Практичную натуру тролля терзал волчий голод.