Михаил Белозеров - Самурай из Киото

Хуже всего оказался ветер – ледяной, как дыхание смерти, пронизывающий до костей. Под его неумолкаемый свист они скатились по снежнику в надежде, что в преддверье долины, пологой, как чаша, будет не так ветрено.

Однако в том, что ветер на их стороне, они невольно убедились, не успев взобраться на склон горы. Над острым, как лезвие, гребнем мелькнули тени карабидов, но их тут же снесло назад, и они потерялись в кутерьме туч. Стало быть, беглецов все же искали. Делали попытки. Субэоса не хотел просто так отступать от своих намерений и, должно быть, из-за этого спешил и гнал войска, которые не были готовы к таким переходам, да и к бою тоже. Такое мнение сложилось у Натабуры. «Хотя я и аховый стратег», – думал он, лишь бы о чем-нибудь думать. Вот и о Юке: вряд ли бы она знала, куда идти, если бы не жила в монастыре и в детстве не совершила паломничество на священные вершины Масугата – сестру Асафуса.

Они миновали древние лавовые, покрытые толстым мхом, кочки, между которыми чернела грязь, взобрались на бок горы и пошли – мерно и тяжело переставляя ноги, равнодушно, как яки, которых Натабура видел в Тибете. Лично он себя чувствовал среди гор подобно песчинке и был выжат досуха – рубаха то прилипала к спине, то коробилась, как бумага, и тогда между лопаток пробирало холодом.

К вечеру стал падать снег, и они, с трудом преодолев две трети пути, были измотаны так, что видели перед собой только тропинку. Потом и ее уже не видели, а только бескрайнюю снежную поверхность, на которой сбиться с дороги – пара пустяков. Однако незаметно вступили на снежник и в полной темноте – шаг за шагом – вышли на перевал, дыша, как святые в глубокомысленном экстазе.

Афра вдруг замер, и Натабура едва произнес:

– Стойте! Он что-то чувствует.

Дальше они передвигались очень осторожно. Язаки тоже стал принюхиваться, поводя, как собака, носом из стороны в сторону. А как известно, Язаки реагировал исключительно на еду. Потом уже и Натабура с Юкой почуяли горький запах напитка из белого такубусума, к которому примешивался аромат каши с мясом. Заурчало в животе, и они различили отблески костров на черных боках скал, которые оседлали гвардейцы Субэоса в ожидании мятежников. «Не спать… Не спать…» – слышались протяжные крики. Вдруг один из сугробов ожил, пошевелился, снег полетел комками, из-под шкуры яка вылез карабид и стал облегчаться.

Посты пришлось обходить по таким крутым склонам, что только свет взошедшей луны позволил всем четверым не сломать шеи. Кое-где пришлось прыгать с обрывов, и они, провалившись по пояс, долго ворочались, выбираясь из снежного плена. Одному Афра все было нипочем. Бегал вокруг, подбадривал изо всех собачьих сил. Но молча и все больше тыкался в руки своим холодным собачьим носом – мол, давай-давай-давай!

Река Черная Нита прогрызла непроходимое ущелье Курикара. Вначале слышался далекий гул, но по мере того как они спускались ниже и ниже, скользя по снежнику, гул нарастал и в конце концов превратился в постоянное ворчание недовольной реки, которую загнали в просвет между отвесными горами.

– Они сожгли монастырь Гавадзияма! – воскликнула Юка, указывая куда-то в темноту.

Редкие сполохи пламени указывали дорогу, и через полкоку они вышли к более-менее ровной площадке, где снег был черен от копоти и углей. Жалкие остатки стен терялись на фоне черного неба.

– Всех убили! – воскликнула Юка.

– Нет, – заверил ее Натабура. – Не может быть. Скорее всего, монахи ушли на ту сторону. А монастырь сожгли, чтобы не достался карабидам.

Его предположение было тут же подтверждено: на их голоса откуда-то из темноты вышел продрогший карабид. Он едва успел спросить:

– Оцу, ты, что ли?

Натабура мгновенно сбил его, а Язаки ловко обшарил на предмет еды и разочарованно шмыгнул носом.

По другую сторону чадящих развалин раздался неясный шум борьбы. Но когда Натабура с Язаки подбежали, оказалось, что они безнадежно опоздали: четверо гвардейцев карабидов лежали мертвые вокруг костра, а Юка убирала в ножны серебристый и легкий, как свет луны, мидзукара.

– Это им за отца! – произнесла она абсолютно спокойным голосом.

Со всеми предосторожностями они двинули дальше, ориентируясь на шум реки слева и обходя посты карабидов, которые жались к горе, и уже думали, что все – вышли к мосту под названием Сора, что означает «небо», как раздался знакомый крик:

– Не спать!

А Натабура словно очнулся, уловив завывание стрелы. Язаки испуганно таращился в темноту – туда, за ущелье Курикара, за реку Черная Нита. Должно быть, их заметили.

– Промахнулись?!

– Нет. Они хотят с нами поговорить.

– Быстрей же! – Юка мелькнула в темноте, а где-то рядом с ней Афра, который мотался от нее к Натабуре и обратно.

Тотчас со стороны гор взлетела осветительная стрела. Раздались крики и брань. Лагерь карабидов с трудом просыпался.

Последние десять кэн Натабура с Язаки преодолели на одном дыхании. Ветер так свистел в ушах, что не было слышно ни шума погони, ни как в настил моста Сора вонзаются стрелы.

Натабура в какой-то момент потерял из вида и Язаки, и Юку, и Афра. Потом в неясном свете разгорающихся костров разглядел: Афра, радостно скалясь, возвращается к нему, а Юка и Язаки в окружении монахов удаляются в резиденцию Богини Аматэрасу на горе Асафуса, в один из дворцов-пагод Тамакия. Но самое главное: за спиной у Юки висел колчан с Картой Мира. Натабура вздохнул с облегчением. Ну и слава Будде, подумал он и ринулся на защиту моста Сора.

Кто-то из монахов пояснил:

– Мы давно сожгли бы, но ждали вас.

Теперь было поздно. Карабиды, осыпая мост Сора стрелами, не давали его хорошенько поджечь. А если монахи и поджигали, то всегда находился десяток добровольцев из числа опившихся карабидов, которые ценой жизни тушили пожар.

Карабиды атаковали. Вначале неумело, потому что пустили новобранцев. Их незатвердевшие доспехи – санэ не выдерживали удара стрелой с каленым наконечником в форме ивового листа. В полной темноте, подбадриваемые криками асигару-ко-касира – лейтенантов, которыми в свою очередь командовали асигару-касира – капитаны, новобранцы, опьяненные такубусума, рассчитывали на плечах погони прорваться на левый берег. Но все, как один, полегли, не добежав и до половины моста Сора. Монахи Гавадзияма оказались искусными стрелками. Некоторое время были слышны еще крики и стоны. Потом только ветер и река властвовали над ущельем, да свист одинокой стрелы раздавался в темноте – лучники по обе стороны ущелья охотились друг за другом.

Тогда в дело вступила гвардия. И несмотря на то что мост Сора уже горел, почти захватила его, потому что карабиды поверх санэ надели коробчатые доспехи ёрои, которым не были страшны обычные легкие стрелы. К тому же они несли перед собой вязанки хвороста. Порыв карабидов был настолько силен, что они не умещались на мосту и срывались в реку. Лишь преграда из заостренных кольев на время задержала атаку. Впрочем, как позднее увидел Натабура, сразу за мостом была сделана искусная ловушка в виде широкого продольного рва – она перекрывала единственный путь, по которому могли бежать нападающие. Но в этот раз она не пригодилась.