Далия Трускиновская - Диармайд. Зимняя сказка

– Рабы, крестная, для того, чтобы над ними издеваться, – более чем серьезно, даже поучительно произнесла Сана, и тут лишь Дара вспомнила – да ведь крестница побывала замужем, о чем рассказывать избегала, одно только было ясно – с мужем ей крепко не повезло…

– Ну, разве что… Но те, кто выходил из зеленых холмов и возвращался к людям, делались либо безумцами, либо пророками, либо целителями. Вот что я вычитала в книге. Тебе это не кажется странным? Это очень похоже на друидов, проходивших обучение в холмах. Кто-то не выдерживал этой педагогики, кто-то выдерживал… Простому человеку всякий, кто не похож на него, уже подозрителен, а сиды тем и страшны, что все-таки похожи, но невероятно красивы. Другого зла от сидов я ни в одном первоисточнике не нашла, ты уж мне поверь! Даже в записях Эмер. Можно было попасть под копыта их коней случайно, однако с умыслом сбивала пеших, кажется, только одна из сид. Вот что у них действительно было в избытке – это бесцеремонность! По-моему, они брали к себе тех, кого считали подходящими учениками, как мы подбираем на улице котят. Мы же не думаем, что у котенка где-то в подвале есть мама-кошка.

– Какая им радость в том, чтобы учить людей?

– Да примерно такая, как нам – в игре с котятами, наверно… Развлекались… Так вот, старуха Буи! Когда-то давным давно она сильно затосковала в этих своих зеленых холмах. И ушла к людям. И ушла к людям…

Левый глаз сам собой прищурился. Ощущение было довольно неприятным, глаз нуждался в помощи. Дара совсем его закрыла и наложила сверху ладонь, нажала, подвигала, посылая энергию из центра ладони, которая должна была навести порядок. Но глаз оказал сопротивление! Он задергался – а потом изнутри прикрытого века образовалась картинка.

– Сана, я ее вижу… – не своим голосом произнесла Дара. – Она в башне сидит, из водорослей что-то плетет… Голову подняла…

Дара не понимала, что с ней такое творится. Это не было напущенным наваждением – хотя она и не знала, по каким признакам определила иную природу своего видения. Возможно, потому, что наваждение не дает такой пронзительной отчетливости картинки и такой полной иллюзии для всего тела – Дара же ощутила и сквозняк в башне, и шероховатость каменной стены, к которой она прикоснулась правой рукой, и даже иной воздух, попавший в ноздри.

– Вот ты и пожаловала, – произнесла старая Буи, причем голос был слышен только Даре. – Как с гейсом справляешься, милочка?

Она была все в том же старом грязном плаще на голое тело, в той же юбке, и длинные седые волосы падали ей на плечи, а сзади забились в откинутый капюшон.

– Не накладывала ты на меня никакого гейса, Буи, – ответила Дара, и от этого ответа ничего не понимавшая Сана даже съежилась. – Или была у него подкладка, которой я не заметила. Вы, сиды, на это мастера.

Старуха рассмеялась.

– Гляди – плету, плету, а оно в руках рассыпается, – вдруг пожаловалась она. – Скучно. А было – до пят я наряд носила, вкушала от яств обильных, любила… Кого же я любила? Ох, милочка, и кого же я только не любила!

– Диармайда, – подсказала Дара.

Старуха погрозила ей пальцем.

– А дух его – со мной, со мной! – крикнула она. – Духа ты не отнимешь! Было… Прыгнула я за порог, прыгнула я за ворота, прыгнула на коня и сжала поводья, и мчалась так быстро, как только умела, я нашла его тело в кустарнике низком и алую кровь пила, пригоршней зачерпнув, вместе с пылью дорожной…

– Это было потом, – прервала ее Дара как можно спокойнее. – А хочешь, я скажу тебе, что было до этого, Ротниам, дочь Умала Урскатаха?

– А скажи, – потребовала старуха, ничуть не удивившись иному имени. Дара же подумала, что Эмер наверняка это имя знала, и до причины, по которой не сообщила его, тоже еще нужно докопаться.

– Ты меняла мужчин не потому, что так уж хотела разнообразия. Ты искала мужчину, в котором были бы кровь более горячая, чем у обычных людей, и способности, по крайней мере равные способностям сида. Ты же гордая! Ты хотела не такого, как все.

– Гордая, – согласилась старая Буи. – Я же сида. Но меня слишком тянуло к вашим мужчинам, когда я возвращалась в холмы, то сильно тосковала по их запахам и коже. Но я должна была возвращаться…

– И это понятно. Ты не могла слишком долго оставаться молодой, когда все твои мужчины старели. Это бы выглядело подозрительно…

– Плевать! – оборвала Дару старуха. – Я держала их под чарами. Но ты права – видеть, как они стареют, было невыносимо.

– И ты высмотрела Диармайда, когда он был совсем еще молод и учился в лесной школе у друидов…

– Он был семилетним королевским сыном. Дар не выбирает! Не выбирает он! Падает, как камень с утеса! – вдруг закричала старуха. – Знать бы, где тот утес! Полтораста их было в том лесу, полтораста – от семи до семнадцати! Бездельники – один другого краше! Они слонялись, как стадо оленей, ломали ветки, мяли траву, играли в мяч и пели похабные песенки! А у него был дар – и это сразу стало ясно. Истинный дар Слова! Дару безразлично, кто будет им владеть, сын рыбака, сын пастуха или сын короля. Он – как камень с утеса, который падает на голову…

– Полтораста? Зачем столько? – спросила Дара.

– Так принято. Сыновей знатных родов отдают на выучку к друидам и думают, что из этого выйдет толк. Но друиды не на всех тратят время. Если из сотни учение примут восемь – то уже замечательно, а бездельники могут спокойно приходить и уходить, слушать и не слышать, это их забота. Потом они хвастают направо и налево, будто учились у друидов, но знают разве что полдюжины историй, да и те перевирают!

– Но Диармайд не стал друидом.

– Нет, зачем ему? Он должен был стать королем. Но он жил так, словно не ощущал своего дара. А меж тем он уже к шестнадцати годам знал не меньше историй, чем взрослый филид шестого разряда и заучил наизусть сотни стихов.

– А что, дар уже проявился в нем, или ждал своего часа?

Сане становилось все страшнее и страшнее. Дара, зажимая рукой левый глаз, сомкнула еще и правый.

– Дар ждал меня… – прошептала старая Буи. – И дождался! Было, было! Он бродил у подножия холмов и звал меня песней – я не откликалась! Но ради него я была рыжеволосой, огненноволосой, змеиноволосой! Было! Однажды он позвал меня, и я вышла к нему, и он спросил: настал ли час, когда мы можем соединиться, Буи Финд? Я не хотела отвечать и засмеялась. Тогда он запел: о Буи Финд, пойдешь ли со мной туда, где не встретишь меч и копье, не встретишь слов МОЕ и ТВОЕ… И слова эти родили во мне понимание – он звал туда, где нет ТВОЕГО и МОЕГО тела, а есть МЫ, единое тело, и мгновенно перенес меня туда, так что я ощутила соединение, вот как впервые его слово стало Словом!