Тэд Уильямс - Игра теней

— В свое время вы все узнаете, герцогиня, — произнесла королева так снисходительно, словно говорила с ребенком, а не с женщиной, многократно превосходящей ее размерами. — Полагаю, вам будет любопытно узнать, какая участь постигла вашего сына.

— Вы уверены? — переспросила Опал. — Возможно, вы еще не до конца оправились или слишком устали…

Чет отметил, что супруга его стала излишне недоверчива.

— Нет, нет, сударыня, — поспешно перебил Чавен. — Я совершенно здоров. И признаюсь, мне очень стыдно, что вчера я позволил себе непозволительным образом распуститься. — Щеки лекаря и в самом деле покраснели от смущения. — Мне остается лишь просить прощения, снова уповая на вашу снисходительность.

— Но вы и самом деле?..

Опал осеклась, переводя испытующий взгляд с лекаря на мужа. Она словно призывала Чета вмешаться, но тот не внял ее призыву и хранил упорное молчание. В конце концов, идея с зеркалами принадлежала Опал, а не ему.

— Вы и в самом деле можете это сделать? Здесь, в нашем доме?

— Уверяю вас, то, о чем вы говорите, мне вполне по силам, госпожа Опал, — с улыбкой заверил Чавен. — Речь идет не о грандиозном и опасном эксперименте, а лишь о небольшом опыте каптромантии. И уж конечно, никакого вреда вашему сыну этот опыт не принесет.

Чет не был уверен, что действительно считает Кремня своим сыном, однако предпочитал молчать. За несколько месяцев в доме фандерлингов Кремень вырос на целую ладонь и уже возвышался над приемным отцом, как башня. Как Чет мог считать своим сыном мальчика, чьи родители, вполне вероятно, пребывали в добром здравии и жили поблизости? Мальчика, который через несколько лет будет вдвое выше фандерлинга?

«Впрочем, дело тут не в росте, совсем не в росте», — вздохнул Чет и перевел взгляд на мальчика.

Тот сидел в дальнем углу комнаты, закутавшись в одеяло. Взгляд у Кремня был сонный и безучастный, но он все-таки дал себе труд подняться с постели. Последнее время Кремень жил словно древний старец: большую часть дня дремал, говорил вяло и неохотно. Мальчик никогда не отличался особой разговорчивостью, но прежде, до того злополучного приключения, он буквально излучал жизнерадостность и бодрость.

— И что же тебе потребуется для твоей… зеркальной магии? — Несмотря на показное равнодушие, Чет почувствовал, что предстоящий опыт возбуждает его любопытство. — Какие-нибудь растения и травы? Опал может купить их на рынке.

— Если понадобится, ты сам сбегаешь на рынок, старый бездельник, — тут же возразила Опал, однако в ее голосе не слышалось привычного раздражения.

— Нет, нет, никаких трав не нужно, — вскинул руки придворный лекарь.

Сон освежил и подкрепил его, но Чет достаточно хорошо знал старого друга, чтобы понять — пережитое потрясение оставило в душе Чавена глубочайший след. Фандерлинг понимал, что лекарь не относится к числу людей, с легкостью переживающих любые жизненные неурядицы, и это обостряло его тревогу.

— Все, что мне нужно, это зеркало, свеча и… — Чавен слегка нахмурился. — Нельзя ли сделать так, чтобы в комнате было совершенно темно?

— А вот это проще простого, — с невеселым смехом ответил Чет. — Ты, видно, позабыл, что находишься в Городе фандерлингов. Привычное для нас освещение кажется вам, большим людям, кромешной тьмой. А от света, который вы считаете слабым и тусклым, у меня болит голова.

— Неужели? — растерянно пробормотал Чавен. — Так вам пришлось страдать по моей милости?

— Ну, страдать — это слишком сильно сказано, — покачал головой Чет. — Так или иначе, если нужно для твоего опыта, в комнате будет совершенно темно.

С этими словами фандерлинг взобрался на стул, чтобы погасить светильник, горевший в нише над очагом. Опал тем временем вышла из комнаты и вернулась с одной-единственной свечой, которую поставила перед лекарем. Смена освещения превратила утро в подобие бесконечных странных сумерек, и Чету невольно пришел на память Южный Предел, мрак, окутавший город, мерное капанье воды и облаченных в доспехи… существ, внезапно выступивших из тени. До этого мгновения он не разделял опасений Опал, полагая, что супругу волнует лишь беспорядок, которым грозило проведение опыта. Но сейчас Чет осознал, что Опал обеспокоена не только участью своих безупречно чистых полов: стоило зажечь обычную свечу, и немудрящее действие показалось исполненным зловещего смысла. Мерцающий огонек преобразил их дом, замерший в ожидании неведомых событий.

— Нужен какой-нибудь предмет, чтобы подпереть зеркало, — раздался в напряженной тишине голос Чавена. — А, вот чашка она подойдет наилучшим образом. Свечу поставим сюда, сбоку от зеркала, но так, чтобы она в нем отражалась. Как зовут мальчика? Кремень? Кремень, иди сюда и сядь за стол. На эту скамью.

Светловолосый мальчик послушно поднялся и подошел к столу. Отрешенное выражение, застывшее на его лице, сменилось растерянностью. Любой на его месте растерялся бы, пронеслось в голове у Чета. Как бы там ни было, они считают себя родителями Кремня, а разве не сумасбродство со стороны родителей, пусть даже приемных, доверить свое дитя столь странному субъекту в очках? Несмотря на свой малый для человека рост, лекарь казался таким громоздким по сравнению с миниатюрной мебелью. И этот одуревший от собственной учености человек, обладающий какой-то загадочной мудростью, намерен сотворить с мальчиком неизвестно что.

— Все будет хорошо, сынок, — неожиданно для самого себя сказал Чет.

Кремень скользнул по нему равнодушным взглядом и опустился на скамью.

— Дитя мое, подвинься немного, чтобы ты видел только свечу, — распорядился лекарь.

Мальчик беспрекословно выполнил приказ. Чавен встал у него за спиной.

— Встаньте так, чтобы он не мог вас видеть, — повернулся лекарь к Чету и Опал, замершим поодаль. — Отойдите вон туда, в сторону.

— Вы не причините ему вреда? — дрожащим голосом спросила Опал.

При звуке ее голоса мальчик вздрогнул.

— Я же сказал, нет никакой опасности для мальчика, — нетерпеливо произнес Чавен. — Он не почувствует ни малейшей боли. Ему всего лишь придется немного… поговорить. Ответить на несколько вопросов.

Опал встала рядом с Четом и сжала его руку; он уже забыл, когда в последний раз жена так крепко сжимала его руку.

— А теперь посмотри в зеркало, дитя мое, — раздался тихий голос Чавена.

Странно было вспоминать о том, что этот человек, ныне удивительно спокойный, всего несколько часов назад рыдал и метался как одержимый.

— Ты видишь пламя свечи? — продолжал Чавен. — Видишь, я знаю. Он горит прямо перед тобой, этот ясный огонек. Смотри на него. Смотри на него не отрываясь. Ты видишь, как он движется? Видишь, как он сияет? Огонь окружен тьмой, но он горит все ярче.