Екатерина Оленева - Невеста для Мрака (СИ)

Я не могла дышать!

Чернота надвигалась на меня физически, грозя раздавить и поглотить. Мне показалось, что я гибну и всё кончено, но в следующий момент осознала, что сижу в карете и жадно глотаю воздух.

Придя немного в себя, я достала из сумочки зеркальце и убедилась, что предо мною действительно то самое милое и ненавистное личико.

Итак, я попала по месту назначения. Чудно!

Вид родного города вызывал странное жжение в чужой груди, в которой билось вовсе не моё сердце — я узнала площадь перед театром. Вход в обитель граций и муз привычно сторожили стройные скульптуры, как всегда переливались водными звездочками фонтаны в аллеях. Ничего не изменилось: все так же не спеша разгуливали люди в предвкушении представления, попивали шампанское, злословили.

Эллоисент подъехал позже. И судя потому, что он был в приятной компании, встречи с блондинкой, в теле которой я пребывала, не предвкушал.

Я со смесью ярости и насмешки наблюдала, как он помогает спуститься с подножки кареты двум чаровницам. Очередным. Или вне очередным, тут как посмотреть.

Обе девушки выглядели очаровательно, сложно было даже сказать, которая из них красивей. Та, что с серебряными косами вокруг головы, чья красота казалась слишком нежной, хрупкой и ломкой, как осколок стекла или та, что с копной густых тёмных вьющихся волос, собранных в драгоценную сетку, с чертами резкими и хищными, но при этом гармоничными? Насколько я знала вкус Эллоисента, ему по нраву больше второе. Несмотря на его собственную, почти фарфорово-кукольную красивость, его всегда притягивали женщины второго типа, когда дело касалось простой и незатейливой страсти.

Я наблюдала за выражением его лица. Вот он игриво улыбается, вот подтрунивающее поднимает бровь, вот уже откровенно ухмыляется, повернувшись к темноволосой спутнице, раскланивается с проходящей мимо парой. Оглядывается на промелькнувшую рядом стайку девушек, провожая их заинтересованным взглядом.

Когда-нибудь всё-таки я оторву ему его голову!

С другой стороны, мертвым уже нельзя отомстить, мертвым всё равно. Нет, Эл, я не стану отрывать тебе голову, мне это будет больнее пережить, чем тебе. Лучше я сделаю твою жизнь невыносимой.

Я слышала, как вокруг шептались о том, что этот повеса Чеаррэ совсем обнаглел, притащил в театр обеих любовниц сразу. Компаний на троих в театре было не мало, но ни о ком другом такого не говорили.

И почему я верила, что мои чувства к Эллоиссенту остались в прошлом? Увы! Я по-прежнему больна им. Никогда не соглашусь назвать это чувство любовью — это зависимость, будь она трижды проклята! Как мерзкий шип, эта смазливая зеленоглазая тварь, засела мне в сердце!

Уже и сердца-то почти не осталось, а всё больно…

Как только все расселись по местам, свет начал гаснуть, погружая зал в полумрак.

Я постаралась взглядом отыскать того, ради кого пришла сюда, но он отыскал меня первым. Руку сжали прохладные твёрдые пальцы:

— Саитэ?..

Саитэ? Гиэнсэтэ? Забавно — всё на «тэ».

— Что ты тут делаешь, дорогая?

Я медленно подняла глаза.

Его тонкое лицо было так хорошо мне знакомо, что я знала его чуть ли не лучше собственного.

«Двуличная скотина!», — часто говорила о нём Сиэлла.

И была права.

Море обаяния, искромётного жизнелюбия, неиссякаемой галантности и — ни граммы искренности во всём этом, сплошное притворство. Маска сдержанности и ответственности так плотно приросла к нему, что даже в сумасшедших тренировках, даже в реальных драках на грани человеческих, а порой и нечеловеческих возможностей, Эллоиссент никогда не терял её. В любых сумасшедших попойках он всегда оставался сдержанным и собранным, в своё притворство он одевался как в броню.

И всё же я видела его без маски. Знала всю меру порочности, прячущейся за этим фарфорово-бледным личиком, всю глубину падения, возможную только в полёте.

— Что я тут делаю? — повела я обнажёнными плечами. — Разве не очевидно? Наслаждаюсь представлением, дорогой.

Судя по взгляду и выражению его лица, Эллоисент считал, что Саитэ этого делать не следовало.

— Ну, не будь букой, — надула я губки. — Разве одинокая женщина не может прийти в театр, чтобы насладиться музыкой? Мы живём в свободной стране, где эти невинные удовольствия доступны всем.

— Не всем. Лишь тем, у кого достанет денег купить себе такие замечательные драгоценности.

Гладкие прохладные пальцы легко заскользили вдоль золотой цепочки, подбираясь к груди. Его губы склонились к шее и против воли глаза мои закрылись от удовольствия, от тех острых ощущений, которые могли вызвать во мне только его губы.

— Прекрати, — велела я, хотя тело посылало ему совсем другие сигналы.

— Почему? — его руки уже ласкали мои плечи. — Я видел, как ты смотрела на меня, дорогая. И если в твоем взгляде было не желание, я ничего не знаю о женщинах.

— Ты слишком привык к женскому вниманию, мальчик. Но о женщинах ты знаешь не так много, как воображаешь.

Его руки замерли. Я чувствовала, как он весь подбирается, напрягаясь.

— Что ты пила сегодня, Саитэ?

— Поверишь, если я скажу, что не помню?

Ну откуда мне знать, что пьёт Саитэ?

— Ты сегодня на себя непохожа.

— Очень может быть.

— У тебя был плохой день, кошечка моя? — замурлыкал он мне на ушко.

Меня он никогда не называл кошечкой. И хвала двуликим.

Руки его снова принялись блуждать по телу Саитэ, лаская его умело… слишком умело для того, чья голова должна быть затуманена страстью.

Я поднялась с кресла и скользнула вперёд, ему навстречу. Наши тела оказались так близко. Привычная горячая жажда, всегда просыпающаяся в моём теле в его присутствии, превращала его в один искрящий нерв. Я почти забыла, что на самом деле нахожусь за тысячи миль, что это тело мне не принадлежит и что минуты, которые я могу находиться здесь, стремительно, неукоснительно тают.

— Так значит, кошечка?.. — выдохнула я в его губы. — Кошечка, которая умеет делать так…

Мои руки скользнули ему под рубашку, разводя ткань в сторону и обнажая поразительную по белизне кожу, на которой выделялись мягкие и нежные при прикосновении, гладкие соски.

— И так…

Я передвинула губы к его шее, всасывая губами кожу, пахнущую дорогим парфюмом.

— И так…

Я, потянувшись, коснулась губами его губ и наши уста слились.

Поцелуй получился настойчивым и вызывающим. Не берусь судить, кто кого в нашем случае больше возбуждал и провоцировал.

Я скользила ладонями по его телу всё ниже и ниже.

— И даже так… дорогой…

— Ты очень странно ведёшь себя сегодня… дорогая, — сообщил он мне, когда мы наконец оторвались друг от друга. — Будто ты это и не ты вовсе.