Джо Аберкромби - Прежде чем их повесят

Тот не годится для битвы, кто никогда не проливал собственной крови, не слышал, как хрустят его зубы под ударом врага, и не чувствовал на себе веса тела противника.

На север

И вот насквозь промокший Ищейка лежал на брюхе, пытаясь не шевелиться и в то же время не заледенеть, и глядел из-за деревьев на марширующую в долине армию Бетода. Он не так уж много видел отсюда — лишь часть дороги, переваливающей через гребень; но этого было вполне достаточно. Между стволами деревьев шли карлы: ярко блестели закинутые за спины раскрашенные щиты, кольчуги посверкивали капельками растаявшего снега, торчали копья. Шеренга за шеренгой, ровным шагом.

До них было довольно далеко, но Ищейка рисковал, подобравшись даже на такое расстояние. Бетод, как всегда, был начеку. Он разослал людей во всех направлениях, на все гребни и высоты, откуда, по его мнению, можно было заметить, что он затевает. Он отправил разведчиков на юг и на восток, рассчитывая перехитрить наблюдателей, но Ищейку он не одурачил. Только не в этот раз. Бетод возвращался обратно, в ту сторону, откуда пришел. Он шел на север.

Ищейка тяжело вздохнул. Во имя мертвых, как же он устал! Колонна крошечных фигурок все тянулась в просвете между сосновыми ветками. Сколько лет он служил разведчиком у Бетода, приглядывал для него за такими же армиями, помогал выигрывать битвы, чтобы в итоге Бетод стал королем, — хотя в те времена такое даже во сне не могло присниться. С одной стороны, теперь все переменилось. С другой стороны, все осталось неизменным, он по-прежнему валяется брюхом в грязи, его шея болит от напряжения. Стал на десять лет старше, но ничуть не благополучнее, плохо помнил свои прежние надежды, но о таком он не мечтал, уж будьте уверены. Столько ветров пронеслось над его головой, столько снегов выпало, столько воды утекло. Столько сражений, походов и потерь. Логена нет, Форли тоже, да и у остальных свеча быстро догорает.

Молчун проскользнул через обледенелый кустарник, опустился рядом и стал, опершись на локти, разглядывать карлов на дороге.

— Хм, — буркнул он.

— Бетод уходит на север, — прошептал Ищейка.

Молчун кивнул.

— Он разослал разведчиков во все стороны, но идет на север, это точно. Надо дать знать Тридубе.

Снова кивок.

Ищейка растянулся на мокрой траве.

— Что-то я устал.

Молчун поднял голову, вздернул бровь.

— Столько трудов, а для чего? Все как было, так и осталось. На чьей мы теперь стороне? — Ищейка махнул рукой в сторону марширующего войска. — Хочешь сказать, мы должны драться со всей этой толпой? Когда же мы отдохнем?

Молчун пожал плечами и поджал губы, словно обдумывал вопрос.

— Когда помрем? — предположил он.

Ей-богу, это смахивало на печальную правду.

Ищейка не сразу разыскал остальных. Они оказались совсем не там, где он надеялся их найти. По правде говоря, они недалеко отошли от того места, где он их оставил. Первым Ищейка увидел Доу: тот с мрачным, как всегда, выражением лица сидел на большом валуне и глядел вниз, в лощину. Ищейка подошел и тоже посмотрел — четверо южан карабкались по камням медленно и неуклюже, как новорожденные телята. Тул и Тридуба поджидали их внизу и явно теряли терпение.

— Бетод идет на север, — сообщил Ищейка.

— Рад за него.

— Не удивляешься?

Доу прошелся языком по зубам и сплюнул.

— Бетод разгромил все кланы, которые осмелились с ним спорить, сделал себя королем там, где королей никогда не видали, затеял войну с Союзом и уже надрал им задницы. Он весь мир перевернул с ног на голову, сукин сын. Что бы он ни делал, я больше ничему не удивляюсь.

— Хм! — Ищейка решил, что Доу, пожалуй, прав. — Как-то вы, ребята, недалеко продвинулись.

— Это точно. А знаешь почему? Потому что ты нагрузил на нас этот сраный багаж. — Он взглянул на четверку, неуклюже пробиравшуюся по дну ложбины, и покачал головой, словно никогда не видел таких бессмысленных созданий. — Багаж, а не люди!

— Если ты хочешь пристыдить меня тем, что я спас несколько жизней, я не стану стыдиться. Что я должен был делать? — спросил Ищейка. — Оставить их умирать?

— Хорошая мысль. Без них мы бы и двигались вдвое быстрее, и ели побольше, и все прочее. — Он сверкнул нехорошей усмешкой. — По мне, там только один человек хоть на что-то годится.

Ищейке не было нужды спрашивать, кого он имеет в виду. Девчонка шла позади всех. Она столько намотала на себя, чтобы защититься от холода, что разглядеть в ней женщину было трудно. Тем не менее она все же была женщиной, и это заставляло Ищейку нервничать. Странное ощущение — когда рядом с тобой женщина. И, к сожалению, очень редкое с тех пор, как они ушли через горы на север, много месяцев назад. Даже смотреть на девчонку было неловко. Ищейка смотрел, как она перелезает через валуны, повернув к ним грязное лицо. Кажется, она сильная, подумал он. Судьба ее, похоже, успела побить.

— Сдается мне, она будет сопротивляться, — пробормотал Доу сам себе. — Поломается немного.

— Вот что, Доу, — резко сказал Ищейка. — Ну-ка остынь, любовничек. Ты знаешь, как Тридуба относится к таким вещам. Ты знаешь, что случилось с его дочерью. Если он услышит, он отрежет тебе яйца к чертям собачьим.

— Что? — невинно переспросил Доу. — Это же просто слова! Ты не можешь меня за них винить. Когда у кого-то из нас в последний раз была женщина?

Ищейка нахмурился. Он точно помнил, когда это было у него. Тогда же, когда ему в последний раз было тепло. Когда он лежал перед огнем вместе с Шейри и по его лицу разливалась улыбка, широкая, словно море. Как раз перед тем, как Бетод схватил их с Логеном и остальными, заковал в цепи, а потом вышвырнул в изгнание.

Он до сих пор помнил, каким было ее лицо в тот последний миг. Она широко раскрыла рот от потрясения и испуга, а его тащили из-под одеял, голого и полусонного. Он кричал, как петух, который знает, что ему сейчас свернут шею. Это было больно — когда его волокли прочь от нее. Однако когда Скейл пинал его по яйцам, было больнее. Словом, вся тогдашняя ночь стала для него сплошным мучением, и он не надеялся, что доживет до утра. Острая боль от ударов утихла, а вот тупая ноющая боль от того, что он потерял ее, так и не прошла.

Ищейка вспомнил запах ее волос, звук ее смеха, ее теплый и мягкий зад, прижимавшийся во сне к его животу. Затрепанные воспоминания, тщательно отобранные и протертые до дыр, как любимая рубашка. Он помнил все, словно это было прошлой ночью. Он с трудом отогнал эти мысли.

— Моя память так далеко не заходит, — буркнул он.