Временные трудности (СИ) - Desmondd

— Но ведь моя ци…

— Твоя ци была слишком сильна. Настолько, что закрывала тебе дорогу на кухню. Ты просто не смог бы освоить мои кулинарные техники, проведи за учёбой хоть две дюжины лет. У тебя была ци не повара, но воина или кузнеца. И, честно тебе признаюсь, это было гораздо хуже, чем не пробуди ты ци вовсе.

— То есть вы не собирались меня ничему учить? — обиженно спросил Ксинг.

— Почему же? — качнул головой Бохай. — Я собирался крепко придерживаться взятых обязательств. До тех пор, пока не закончились бы привезенные тобой звери, я обучал бы тебя всему, что ты можешь постигнуть.

— Зверей хватило на полгода, даже больше. Почему вы не выгнали меня тогда?

— И снова неверно. Мое обязательство как учителя не было односторонним. Стоило тебе передумать, понять, что кухня — это не твоё, я отпустил бы тебя с лёгким сердцем. Ну а до тех пор ты избавлял меня от необходимости покупать талисманы, чтобы хранить свежими не только твоё зверьё, но и припасы для ресторана.

— Если бы я ушёл, то мог бы всё рассказать! Все ваши секреты! — не сдавался Ксинг.

— Но дело в том, что у меня нет особых секретов. Да, ты мог бы вызнать пару моих личных рецептов, ну и что? Поваром человека на кухне делает не заучивание наизусть списка ингредиентов, а личные навыки и умения, уж кому это и знать, как не тебе?

— Вы сказали «отчасти». А какова вторая часть? Ведь явно же не моё знание редких блюд и умение их правильно есть?

Бохай не выдержал и расхохотался. Он откинулся в кресле и ухватился за живот. И будь это обычный большой поварский живот, жест смотрелся бы гораздо уместней.

— Ты прав. Не оно. Ты действительно знал множество названий прекрасных блюд и мог, насколько это в человеческих силах, правильно описать их вкус. Вот только есть ты не умел. Не больше, чем крестьянин из деревни, из которой, как ты рассказывал, пришёл. Дуохао, или как там её.

— Дуоцзя, — поправил наставника Ксинг всё ещё обиженным тоном.

— Да, да, Дуоцзя. Да, ты знал множество названий и ингредиентов, и я действительно был поражён объемом твоих знаний. Но ты совсем не умел есть. Ты не мог оценить вкус блюда, потому что был не настоящим ценителем еды, а… Прости, Ксинг, ты был помойным ведром, в которое сваливалось всё вместе, чтобы в итоге превратиться в дерьмо.

Ксинг потупил глаза, признавая правоту наставника. Сейчас он с горькой усмешкой оглядывался назад, когда, увидав впервые чиновника Фу, испытал к нему презрение только из-за того, что тот неправильно ест. Ведь он сам, Хань Нао, в прошлой жизни питался ничуть не лучше.

— Теперь же ты знаешь, что как готовка еды, так и её поедание — это настоящее искусство. Каждое блюдо — словно прекрасная картина, свиток с каллиграфией или изящная ваза. И что было бы, используй художник для своего шедевра не чистый холст, расписывай мастер-гончар уже расписанную вазу, а философ — записывай свои изречения поверх нескольких предыдущих?

Да, слова наставника содержали великую мудрость. Если все время есть только вкусное, сменяя один деликатес другим, то вкус притупляется и еда теряет свою прелесть. После слов Бохая на Ксинга снизошло озарение, он осознал, что раньше жрал, как свинья. Только переводил бесценные продукты, вместо того чтобы наслаждаться изысканными блюдами и воздавать должное каждому из них.

Что самое смешное: никто в мире не смог бы выразить словами это откровение лучше, чем он сам, когда-то записавший на свитке в доме Нао: «Умеренность приносит уверенность».

Избыток вкусного уничтожал вкус, как избыток тяжёлой работы у крестьян убивал в них любопытство и стремление развиваться дальше. Тот, кто тяжело трудился и не ел ничего слаще побитой морозом морковки, ни за что бы не смог бы оценить трехслойный сливовый пирог, сжирая его, глотая целиком, не распробовав и десятой доли. Но вот только тот, кто ел такие пироги всё время и для кого они стали слишком привычными, тоже был способен ощутить лишь сотую долю истинного вкуса.

Повару, готовящему шедевр за шедевром, было особенно важно не пресытиться, не потерять ориентиры. Ведь он, постоянно пробуя свои же блюда, в этом случае стал бы их, пусть даже бессознательно, считать не произведениями искусства, а ремесленными поделками, несущими не истинное наслаждение, а набивающими живот. Возможно, его бы продолжали называть поваром, да и он сам бы считал себя таковым. Вот только он перестал бы быть мастером, а превратился в ремесленника. Признаком подобного «повара» и являлся большой живот. И гордость Ханя Нао из прошлой жизни — пухлое тело, лишь показывала, насколько он был далёк от звания ценителя изысканной еды, истинного гурмана.

— Вижу, что дал повод для размышлений, — заполнил затянувшуюся паузу Бохай. — И также вижу, что ты пришёл к какому-то важному выводу.

— Рис, — ответил Ксинг. — Рис и куриная грудка.

Ведь именно рис, просто сваренный чуть подсоленный рис, и являлся тем самым холстом, что давал раскрыться кулинарному шедевру. А пресная волокнистая куриная грудка придавала сил, помогала расти натруженным от тяжёлой работы мышцам, но при этом ничуть не мешала прочувствовать все мириады оттенков вкуса остальных блюд. Настоящая пища богов!

— Именно, — подтвердил наставник. — Как ты там говорил? Ну, такое смешное слово варваров? А! Абсолютли!

Ксинг медленно кивнул. До того, как его настигло озарение, слова о важности простых блюд были пустым звуком. Сейчас же всё выглядело настолько просто и очевидно, что хотелось рвать на себе волосы, как же он не понял этого раньше?

— Так вот, ты спрашивал, что значит моё «отчасти», — продолжил Бохай. — Да, отчасти я хотел использовать твои ингредиенты и умения, дождавшись, когда ты уйдёшь сам, либо же навсегда застрянешь на кухне поварёнком. И тут я ничем не рисковал. Но отчасти я взял тебя потому, что видел твои глаза. Тебя вела цель, жажда свершений, неисполненное желание. И человек с такими глазами может преодолеть все невзгоды, проломить все препятствия, что возникают у него на пути. Для тебя таким препятствием стала слишком сильная ци. Я показал тебе все способы из тех, что знаю, чтобы её обуздать, но мне никогда не попадались столь тяжёлые случаи, и я не верил, что это поможет. Тебе удалось меня удивить, ведь ты, занимаясь днями и ночами, забыв про сон и отдых, всё-таки сумел одолеть неразрешимую проблему. Но знаешь, что самое смешное?

— Что, наставник?

— Остаться тут ты смог бы, лишь оставаясь бездарностью. Ведь та жажда, что заставила тебя преодолеть препятствия, неизбежно погнала бы тебя дальше. Ты отлично владеешь ножами, имеешь прекрасные навыки. Твои руки очень мощны. И такой работник всегда пригодится на моей кухне. Но просто работник никогда не станет моим настоящим учеником, чьё имя я назову с гордостью. Так что я знал, что если ты действительно чего-то стоишь, то однажды уйдёшь.

— Вы правы, мастер,— прошептал Ксинг, осознавая нехитрую истину.

Он действительно мог остаться, но как бы ни утешал себя Ксинг, что превзойдёт учителя, это было лишь ложью для самоуспокоения. Он был бы другим, а значит, ни за что не стал бы как учитель, и тогда все обидные слова, которые мерзавец наговорил в прошлой жизни, оказались бы истиной. От одной только идеи стало тяжело на сердце, а желудок скрутило, словно мысли превратились в испортившуюся похлёбку, вызывающую несварение и рвоту.

— Я мог бы связать тебя обязательствами и посулами,— продолжил Бохай, — принудить отработать ученичество. Отправить под венец с Нуйинг. Но если ты её не любишь, если у тебя не лежит сердце к дальнейшей работе в моём ресторане, то это принесет лишь несчастье. Причём, не только тебе, но и мне, и всему моему роду. От занятий не по сердцу в людях селятся внутренние демоны, и чем человек сильнее, тем больше бед они способны натворить. С твоей силой и навыками это неизбежно привело бы к трагедии. Знаешь, когда-то и я был таким. Нет, я не про демонов. В молодости меня тоже вела дорога приключений, но потом я осознал, что есть на бегу тяжело и опасно для желудка, а уж готовить еду — тем более! Со временем я понял, где моё место, и обрёл настоящий покой. Иди, раз тебя тоже зовет дорога, но не забывай, кто ты и чего добился!