Хаски и его учитель белый кот. Том 1 - Жоубао Бучи Жоу
Прошло несколько часов, прежде чем Мо Жань, наконец, закончил накладывать лекарства и перевязывать раны.
Он надел на Чу Ваньнина исподнее, затем нашел толстое одеяло и накрыл его. Только после этого Мо Жань почувствовал, что может вздохнуть с облегчением. Вспомнив о лекарстве госпожи Ван, которое все еще было запечатано в бумажный пакет, он запарил его и принес отвар к кровати Чу Ваньнина.
— Пора принимать лекарство.
Он приподнял его тело и прислонил к своему плечу. Затем поднес чашу с лекарством к губам, слегка подул, сделал глоток, чтобы сначала проверить температуру, и поморщился:
— Фу, почему такая горечь?
Аккуратно зачерпнув ложкой лекарство, он влил его в рот Чу Ваньнину, но тот проглотил всего половину ложки, прежде чем выкашлял все на себя, запачкав одежду обоих.
Мо Жань: — …
Он, конечно, знал, что нелюбовь Чу Ваньнина к горькому находится где-то на грани фобии. Но старейшина Юйхэн был упрям как мул. Если бы он был в сознании, то без жалоб стерпел бы и самоотверженно залпом осушил всю чашу. Самое больше, что он мог бы себе позволить, это, сохраняя каменное выражение лица, украдкой съесть конфетку.
К сожалению, сейчас Чу Ваньнин был без сознания, и с этим ничего уж не поделаешь. Какой смысл кричать и злиться на человека, который находится без сознания? Поэтому Мо Жаню пришлось набраться терпения и ложка за ложкой вливать в него лекарство, вытирая платком уголки губ.
Держать себя в руках в подобной ситуации для Мо Жаня было невероятно трудной задачей. В его прошлой жизни был такой период, когда, несмотря на его постоянные попытки воспротивиться его воле, ему приходилось поить Чу Ваньнина лекарством каждый день. Чтобы сломить это молчаливое сопротивление, Мо Вэйюй бил его по лицу, прежде чем схватить за челюсть и грубо сжать ее. А потом целовал разбитые губы, просовывая язык как можно глубже, чтобы насладиться этим упрямым ртом и медным запахом крови...
Стараясь как можно меньше думать об этом, Мо Жань ускорил процесс кормления лекарством. Из-за его небрежности последние несколько ложек Чу Ваньнин выкашлял. Закончив с этим, Мо Жань уложил его обратно в постель, не слишком нежно подоткнув одеяло.
— Будем считать, что сегодня я был образцом доброты и великодушия. Не смей сбрасывать одеяло ночью! У тебя лихорадка, не накрывшись, точно простудишься и…
На середине фразы он вдруг вспылил и пнул ножку кровати.
— Да какая мне разница, простудишься ты или нет?! Даже если и так! Я надеюсь, что ты разболеешься так, что в итоге, наконец-то, сдохнешь!
Он повернулся и пошел прочь. Когда Мо Жань уже дошел до двери, то почувствовал, что все еще не может успокоиться, поэтому повернулся и прищурился в раздумье. Сообразив, что не так, он вернулся к столу, задул свечу и вышел в тишину ночи. Когда он добрался до пруда с лотосами, то увидел, что после поглощения жизненной энергии из крови Чу Ваньнина почти все цветы расцвели, и раздражение в его сердце только усилилось.
Мо Вэйюя переполняла злость, когда он внезапно повернул назад. Руки и ноги двигались, как будто сами по себе. Попетляв вокруг надводного павильона, еле волоча ноги, словно старый ржавый механический воин, Мо Жань снова неохотно подошел к кровати Чу Ваньнина. Лунный свет мягко лился из полуприкрытого бамбуковой шторкой окна, освещая умиротворенное благородное лицо Чу Ваньнина. Его губы были бледны, а брови слегка нахмурены.
Немного подумав, Мо Жань все-таки закрыл окно. В таком влажном месте оставить окно открытым во время сна было совсем не полезно для здоровья. Сделав это, Мо Жань мысленно выругался: «Я буду тупой псиной, если сегодня еще раз войду в эту дверь!»
Уже у двери на улицу, он услышал за спиной тихий шорох. Чу Ваньнин сбросил с себя одеяло.
«И что мне делать с привычкой этого человека сбрасывать одеяло во время сна?»
Чтобы не быть тупой псиной, шестнадцатилетний Наступающий на Бессмертных Император проигнорировал случившееся и пошел дальше.
«Я не отступлю от своего слова и не войду снова в эту дверь!»
Однако, через некоторое время…
Блистательный и всемогущий император открыл окно и запрыгнул в комнату.
Он поднял с пола одеяло и накрыл им Чу Ваньнина. Услышав тяжелое, прерывистое дыхание, увидев, как дрожит свернувшееся калачиком в углу кровати тело, Мо Жань почувствовал, как уходит гнев, который последние годы был самым привычным чувством по отношению к этому человеку.
И пусть на языке привычно вертелось «так тебе и надо», но сердце все равно немного болело за него.
Поэтому Мо Жань сидел у кровати, следя за тем, чтобы он снова не сбросил одеяло, пока усталость наконец не сморила его. Склонив голову, он задремал.
Сон его не был спокойным. Чу Ваньнин ворочался с боку на бок, и Мо Жаню казалось, что сквозь сон он слышит, как тот тихо стонет.
Пребывая в туманной дреме, Мо Жань не мог сказать, который сейчас день или час. Он не помнил когда и как оказался на кровати и заключил дрожащего в лихорадке мужчину в свои объятия. Все еще погруженный в полусон, он прижал его к себе, стал нежно гладить по спине и голове, бормоча:
— Все будет хорошо... тише… боль уйдет... боль уйдет...
Во сне Мо Жань опять словно вернулся во времена своей прошлой жизни, на гору Сышэн в пустой и мрачный Дворец Ушань. После смерти Чу Ваньнина не было никого, кого бы он мог обнять во сне.
Может дело было в их длительных интимных отношениях, а, может, он просто так привык ненавидеть его, что когда Чу Ваньнин ушел, пустота, оставшаяся вместо этих сильных чувств грозила поглотить его сердце, как пожирающие плоть муравьи. Но как бы сильно Мо Вэйюй того ни желал, ему было не вернуть Чу Ваньнина. Когда пламя ненависти совсем угасло и не осталось ничего, Тасянь-Цзюнь утратил желание жить.
Мо Жань обнимал Чу Ваньнина всю ночь. В тяжелом дурмане полусна он ясно сознавал, что переродился, но чувствовал себя так, словно все еще находится в прошлой жизни.
Внезапно ему стало страшно открыть глаза. Мо Жань испугался, что когда наступит утро, он опять увидит холодную пустую подушку и продуваемые сквозняками занавески во Дворце Ушань. Что вновь потеряв его, он будет идти по жизни в полном одиночестве.
Мо Вэйюй был уверен, что ненавидит Чу Ваньнина, но, сейчас, заключив его тело в крепкие объятия, он чувствовал, как в уголках его глаз собирается предательская влага.
