Анатолий Агарков - Семь дней Создателя

— Искупалась? — посочувствовал Диане, вернувшейся к нам на берег. — Переоденься в сухое.

— Билли, — когда девочка ушла к гидросамолёту, — где её оптимизатор?

— На дне Байкала.

— Как простой перстенёк…. Не стыдно?

— Увы.

— А перед контактором устоит?

— Поручиться не могу.

И я побрёл следом, порылся в ЗИПах самолёта, предложил Диане другой браслет.

— Надень, ребёнок.

— Ой, папка, прости, я потеряла твой подарок.

Звёзд, отражённых в Байкале, мы не увидели. Солнце скрылось, и из распадка на остывающую гладь попёр туман. Клубился, льнул к воде, а, набравшись сил, пошёл в приступ на сопки. Окрестности потеряли очертания, и небо растворилось в мареве. Такое же и на душе.

— Идёмте спать, — расстроился я.

— А я всё вижу, — капризничала Диана. — Могу вам рассказать.

— На самолёте расскажешь.

В крылатой машине дочь откинулась в кресле и смежила веки — дуется. Электра избавилась от одежды — уснуть мешает — и пропала с глаз. Я проверил запоры.

— Раньше ты смелее был, — фыркнул Билли.

— Раньше у меня не было врагов, а тебя считал Всемогущим.

— Что изменилось?

— Да брось. С Костиком прокол, теперь прозрачные…. Где от них укрыться, если они вездесущи, как вода?

— Чего ты их так боишься? Ведь они отпустили с тобой дочь. И зла не таят.

— Не знаю. Чем дальше мы от них будем, тем спокойнее на душе.

— Думаю, в Москве будешь недосягаем.

— Тогда чешем в Первопрестольную.

Мы спали, а летающая "водомерка" перенесла нас под самые стены Кремля.

— Ух, ты! — Диана задрала голову на башни и бойницы, стоя солнечным утром на плоскости крыла. — Эта крепость? Ей тыщи лет?

Я ковырялся в ящиках с тряпками, думая, во что же принарядить Электру, чтобы её прозрачность не бросалась в глаза.

Остановил Билли:

— Не надо суеты.

Виртуальный гений не терял времени на запястье моей возлюбленной — Электра вдруг возникла перед нами в первозданной красе.

— Ой, мамочка! — захлопала в ладоши, запрыгала Диана.

Виновницу внимания заинтересовала собственная тень. Она опустилась на корточки и осторожно погладила дюралевую поверхность крыла.

Дочь сменила меня в гардеробных изысканиях. А я с удовольствием любовался совершенными чертами, облекшими телесность. Будто слеп был и вдруг прозрел, и вдруг увидел: моя любовь — красавица. Отступила горечь, копившаяся последние месяцы. Жизнь снова обретала цвет и перспективу.

Мы прокатились по Москве на такси без водителя.

— Это красивейший город Земли и столица могущественнейшего государства с тысячелетней историей.

— Ну-ну, — похрюкивал Билли в моём сознании.

Да я привык и не обращал внимания.

Наш тихий старый дворик. Подъезд, площадка лестничная, стальная дверь…. Как открыть без ключа?

Билли:

— Пальчик приложи к кнопке звонка.

Приложил — трелей не услышал, а замок щёлкнул, открываясь. С волнением переступил родной порог.

— Вот мы и дома.

С Дашиных похорон здесь не был. Всё, как прежде — мебель, запах, гитара на стене. Усадил дам за семейные альбомы с фотографиями и с удовольствием комментировал. Надумал угостить.

— Хотите квасу, настоящего московского кваску?

За углом раньше торговали из жёлтой бочки на разлив. Подхватил бидончик и вниз. Во дворе встретил измождённую седую женщину в очках. Что-то знакомое. Жанка? Или не Жанка?

— Жанка?

— Жанна Викторовна, — женщина приподняла очки, вглядываясь. — Алекс? Ну, точно, Гладышев. Какими судьбами?

— Да вот….

— Насовсем? Женат? Вдовствуешь? Помнишь — обещал.

— Не помню, женат.

— Сволочь, — прозвучало добродушно.

— Я за квасом.

— За каким квасом? Ты с луны свалился или в детство впал?

— Нет бочки?

— Принесу я тебе квас — приглашай в гости.

— Приглашаю.

Мы стояли, переминаясь, подыскивая тему разговора.

— А двор почти не изменился, — сказал я. — Коробка хоккейная цела, в беседке старики с шахматами.

— Узнаёшь кого? Сорока, — окликнула Жанна Викторовна шахматистов. — Алекс Гладышев вернулся.

Лысый мужичонка отмахнулся — не мешай. Оптимизаторы лежали на столе — игра была честной и азартной.

— Сорока? — удивился я. — Как изменился.

— Ты на себя давно заглядывал? Седой, как лунь….

Ах, ты, Жанка-катаржанка, я себя молодцом считаю, добрым молодцем.

Она позвонила в дверь минут через двадцать после моего возвращения. Принесла домашний квас, затараторила с порога.

— Моя жена и дочь, — представил гостей.

Жанка увидела и прикусила язык. Поставив банку с квасом, засобиралась обратно. В дверях ядовито прошипела:

— Ты хрен, когда помрёшь.

Я за разъяснениями:

— Билли, что происходит? Они состарились и скоро умрут?

— Да Бог с тобой — это образы. Так им удобней существовать в выбранной среде. Дворовый авторитет Сорока теперь его общественное мнение — ну, как тут без лысины с очками. Жанна Викторовна отыскала сына в Африке, многодетного многожёнца, и теперь ворчливая бабушка.

Почти с испугом:

— И я такой же?

— Седые волосы, обветренное лицо — ты воплащение мудрости и мужества.

— А ты — придворного льстеца.

Диана разместилась в Настиной комнате, а мы…. Когда-то она была нашей с Дашей спальней, теперь Электра отдыхает на моей руке.

— Тебе нравится квартира?

Она трётся щекой о трицепс.

— Поселимся здесь? Будем ходить в театры, музеи, гулять по Москве, любоваться её ночными огнями и любить друг друга.

— Согласна, — шепчет Электра.

Она учится говорить. И голос её напоминает Дашин. Я вдруг подумал, что только с моей венчанной женой был по-настоящему счастлив. Теперь это чувство возвращается.

В углу что-то шевельнулось. Мне показалось, Даша сидит в кресле. С печалью смотрит на нас, а на губах усталая улыбка.

— Милая?

— Ты счастлив?

— Кажется, да.

— Можно я с вами прилягу?

Вместо ответа откинул руку на подушку, предлагая примостить голову. Почувствовав на ней тяжесть, потянулся к Дашиным губам.

— Ты спи, спи, — шепнули они.

И я уснул….

Гостей столицы надо развлекать. На весь месяц составил план культурных мероприятий. Походы в театры, на выставки, по историческим местам. Вылазки в злачные места. Набеги…. чёрт знает, как они теперь называются…. там, где придумывают и демонстрируют стильные одежды.

Музеи влекли Диану, Электра там грустила.

— Что не так? — спрашиваю.

— Были люди, а теперь останки.

— Память, — поправил я.