Людмила Астахова - Невиновных нет

— «Вижу неприятеля», — прочитал второй лейтенант.

— Подтвердить.

Еще одна цепочка разноцветных флажков.

— «Занять позицию в кильватере».

— Подтвердить.

«Меллинтан» сначала сбросила скорость, обстенив грот-марсель, сделала поворот и пристроилась к флагманской колонне. Линейные корабли более мощные, но и скорость у них меньше, чем у фрегата.

— Корабль к бою готов, — доложил Тор.

Золотые глаза капитана горели, словно факелы. Первый лейтенант уже не сомневался, что Аластар перешел черту, за которой он не будет чувствовать ни боли, ни усталости, ни жалости. Когда расчетливый и хладнокровный диллайн превращается в опасного хищника, не способного остановиться, пока враг не будет уничтожен полностью. Только что закончившийся бой — это уступка его потаенной любви к опасности ради самой опасности. На определенном этапе Аластара перестает волновать численный перевес противника, его влечет схватка не на жизнь, а на смерть.

Эскадры сближались.

— Команду к брасам, антэ Тор!

Аластар повернулся к канонирам:

— Без команды не стрелять!

Идя в бейдевинд, «Меллинтан» нацелилась на приближающийся семидесятипушечный корабль под названием «Синеглазая».

Расстояние между ними сокращалось, конфедераты пальнули по эскизарцу наугад, чтобы напугать, и продырявили грот-марсель «Меллинтан». На короткое время корабли поравнялись — капитаны играли друг у друга на нервах. Порты «Синеглазой» были открыты, наводчики карронад целились по наглому синтафцу, но Эск успел начать разворот к ветру, подставив бортовой батарее «Синеглазой» свой бушприт.

— Не стрелять! — донеслось с идберранца. Капитан вражеского фрегата уже понял, что момент для сокрушительного залпа в борт Эску упущен безвозвратно.

«Кто не успел, тот опоздал, — подумал Аластар. — Слишком мало в тебе диллайнской крови, идберранец».

«Меллинтан» медленно поворачивала через фордевинд, стремясь поравняться с кормой врага.

Конфедерат все-таки дал бортовой залп, пытаясь хоть как-то остановить Эска. Грохот всех оглушил, и оба корабля окутались дымом.

— Так держать! — сиплым пронзительным голосом проорал Аластар рулевому, и едва правый борт «Меллинтан» поравнялся с кормой «Синеглазой», отдал команду канонирам: — Пли!

Карронады выстрелили одна за другой, сметая ядрами и картечью все на своем пути. Фрегат швыряло от отдачи, но вражеские шканцы обезлюдели, а удачный выстрел с «Меллинтан» разбил руль «Синеглазой». Потерявшего управление идберранца развернуло бортом к ветру. «Синеглазая», как могла, отстреливалась, уничтожив несколько пушечных расчетов Эска. Обычно после прямого попадания от обслуги карронады и самой пушки остается кровавое месиво. Там нет легкораненых — только убитые и умирающие от страшных ран. И если это может кого-то утешить, то на конфедератском корабле творилось нечто более страшное — погибла, должно быть, половина команды, с лафетов сбили множество пушек. Вскоре «Синеглазая» прекратила сопротивление. Она истекала кровью, мерно покачиваясь на волнах. Некому было даже спустить флаг.

Но Аластару Эску этой победы показалось мало.

— Право руля! Приготовиться у пушек левого борта!

Он нацелился на «Гоизарджи», который сражался с ролфийским линейным кораблем «Эйнсли», и, не раздумывая, повел свой фрегат с наветренной стороны к корме идберранца, собираясь повторить уже один раз проделанный удачный маневр с продольным огнем.

Капитан «Гоизарджи» быстро усвоил урок, преподанный «Синеглазой», он сразу же дал залп из кормовых орудий. Вышло, что это случилось почти одновременно с залпом с «Меллинтан». Она накренилась от отдачи и ударов попавших в нее ядер, раздался жуткий треск древесины и дикие вопли раненых.

— Стреляйте, как зарядите! — приказал Эск.

Загремели по палубе катки, рявкнули пушки — нестройно, но грозно.

Корабли обменивались огнем, но «Гоизарджи» приходилось много хуже. Его окружили и атаковали сразу с двух сторон. Корабль отбивался, как мог, но судьба его была предрешена.

Очень скоро его грот-стеньга начала медленно падать, утягивая за собой брам-стеньгу, а потом обрушилась и грот-мачта. «Меллинтан» дала еще один последний залп, добивая противника.

Весенний яркий день клонился к вечеру, на палубе фрегата грудой лежали мертвые тела и отдельные их части, дымились жерла пушек, вопили от радости оставшиеся в живых матросы. Сипел, плевался и богохульствовал весь окровавленный, но почти невредимый антэ Рианн.

Аластар огляделся и позволил себе вздохнуть полной грудью. Они победили. Да!

Грэйн эрн-Кэдвен

Говорили, что в последнем бою не чувствуешь ран. Говорили еще — усталости тоже не ощущаешь. Рассказывали о жизни, проносящейся в памяти, и об отсутствии страха… да много о чем обычно рассказывали долгими зимними ночами в туманном и далеком Логгэнси. Грэйн не знала раньше, верить или нет. Теперь зато узнала — вранье.

Винтовка выскользнула из рук, сплошь залитая кровью, и приклад ее уже был весь измочален, а штык погнулся и застрял меж чьих-то ребер. Палаш… не продела бы руку в петлю, выронила бы, пожалуй. И дышать было нечем, и орать тоже — нечем, и развернуться здесь, на стене, как следует, не получалось. И думать незачем и нечем тоже… давишь их, давишь, а они все лезут и лезут… И единственный боевой клич, какой способна исторгнуть сорванная глотка, — это хриплый вой — и от ярости, и от боли, которая была, никуда не девалась она, боль, ей же все равно было, последний этот бой или нет… Последний или нет — никакой разницы.

А вот страха не было тоже. Некогда! И ведь боятся… боятся только живые!

Мир покачнулся и опрокинулся, становясь красным, и Грэйн задохнулась, мотая головой и стряхивая заливающие глаза черные капли. Треснувший, вымаранный в красном и желтом приклад падал сверху на ее лицо бесконечно долго, но секунды на то, чтоб откатиться, уже не было… Конец? Нет! Нависшее над нею темное вдруг пропало, меж клубами дыма мелькнул клочок неба, и ролфи, рыча, нащупала рукоять палаша и, не глядя, рубанула чьи-то ноги. И встала, шатаясь и вцепляясь в чье-то горло, чтоб не упасть снова.

Не конец. Еще нет! Видишь, Локка, — еще нет!!!

Смотри на меня. Я здесь! Я — есть!!!

— Я! — кричала Грэйн, размахиваясь. — Есть! — обеими руками держаться за оружие, и пусть само решает, само ведет… — Еще есть! — скрежет столкнувшегося металла, визг, вопль… рычание прямо в чужие глаза, такие же зелено-бешеные. — Кэдвен!!!

И они подались вдруг… словно тяжелый каменный блок, нависший над краем стены, в который разом уперлись плечами… подались, прогнулись… выровнялись с воем и скрежетом, навалились с воплем — и дрогнули, дрогнули наконец! И покатились назад, назад, вниз, и защитники прыгали следом на равелины, выбрасывая, вышвыривая, размазывая их по камням. Грэйн потеряла свой палаш, но под руками вдруг оказалось ружье… а может, и вовсе дубина… какая теперь разница, если можно мозжить, и бить, и гнать их, гнать откуда пришли, остановившись, лишь когда вопль последнего сброшенного со стены врага оборвался внизу глухим ударом…