Антон Карелин - Дорога камней

Люк-дверца наверху захлопнулся. Даниэль почувствовал слабость в ногах и сел в кресло, ранее занятое Алессандро де Рео. Удобство и мягкость сразу же навеяли на него сон. Но спать пока что было нельзя.

— Итак, начало переговоров положено, — выдержав паузу, уже убедившись, что первым собеседник не начнёт, обратился к нему толстяк, в голосе которого, как ни странно, тоже оставались ещё следы предательской хрипоты. Очевидно, подумал Даниэль, в самом деле перепугались все. И для всех, кроме Ферэлли, казалось довольно странным, что в эту минуту ни он, ни де Рео с бледнеющим лицом не лежит на полу, пачкая кровью ковёр.

Даниэль, не отвечая, смотрел на все ещё бледного таможенника. Руку с рукояти он убрать почему-то не мог; это было выше его сил.

— Несмотря на довольно банальную неосторожность Алессандро, мы кое-что друг другу все же показали, — тут хозяин уставился на Даниэля в упор.

— Например? — выдавил из себя аристократ.

— Вашу готовность реагировать. Моё желание уладить конфликт миром. Без насилия и проливания чьей-то крови. Согласитесь, была б моя воля, вы бы уже лежали здесь мёртвым. За дверью два десятка человек.

Даниэль ничего не сказал про заклинание мгновенного перемещения, которым было снабжено его кольцо, — так называемый малый телепорт, на весьма ограниченное расстояние, метров всего на триста — четыреста, но очень действенный, потому что крайне быстрый. Про полет и про невидимость, которые можно было при желании активировать, если захотеть быстро скрыться и убежать. Ничего не сказал про искрящийся доспех и поле, непроницаемое для стрел, метательных ножей и арбалетных болтов. Он медленно кивнул. Потому что в общем и целом был согласен. Великим воином себя не считал.

— Вижу, Ферэлли, в целом, вы со мной согласны, — кивнул толстяк, перебирая пальцами золотистый гипюровый шарф. — Продолжим дальше?

— Объясните мне, что это было, Перон, — с трудом сохраняя голос спокойным, потребовал Даниэль, не опуская глаз. — И по возможности как можно быстрее. Так как мои терпение и добрая воля после этого... эксперимента... серьёзно пошатнулись.

— Была глупость, — с искренним сожалением и некоторой брезгливостью ответил толстяк, — глупейшая куча тупого кретинизма. Мы нервничали, вы нервничали, Алессандро сломался. Вам не стоило класть руку на рукоять.

— Вам не стоило говорить всего того, что вы сказали. Даже если бы вы хотели достигнуть необходимой ясности, не стоило пытаться меня запугать. Я вырос при Дворе Империи. Такие спектакли оскорбительны и пошлы. Я готов идти на компромисс, но в будущем вам не стоит... — Он почему-то не смог договорить.

— Ну-ну, — задумчиво покачав головой, спокойно ответил Перон, — вам же всего семнадцать, самое большее — восемнадцать лет. Глядя на вас... да кто же знал?..

Даниэль прикрыл усталые глаза. Ему все это страшно не нравилось. Он был зажат между выбранной тактикой, стилем поведения, надменностью, напряжённостью аристократа и желанием побыстрее закончить все это, вырваться на свободу, уйти. Ещё на второй половине наковальни был страх. За стеной действительно ожидали сигнала более двух десятков человек. В этом лагере, полном уставших, раздражённых и злых людей, скрываться было бы не слишком приятно. Даже если не учитывать того, что с первым же приказом старшего таможенного ближайшие поисковые группы, в которые входят и специально обученные маги, будут активированы и посланы по его следу; тогда не помогут ни невидимость, ни полет.

Кто бы он ни был, от разведки Великого Княжества ему не скрыться. Он не воин-тень, а в одиночку им невозможно противостоять. Значит, ни в коем случае нельзя допустить, чтобы конфликт овеществился. Тонкая грань между сопротивлением и согласием, на которой он балансировал, была непривычна и чужда. Даниэль не умел вести переговоров, целью которой были его свобода, богатство и жизнь. Кроме того, жизнь двоих детей.

— Я готов идти на компромисс, — повторил он. — Но предлагаю действовать в рамках закона. Быть цивилизованными. Идёт?

Толстяк смотрел на него долго, не отрываясь. Лицо его замерло в грузной сосредоточенности. Толстые пальцы шевелились, ощупывая друг друга, живые в почти мёртвой неподвижности тела и лица. Казалось, короткие щупальца двух сцепленных тварей исследуют друг друга, опасливо и осторожно. Он тоже балансировал. Он также рисковал и чего-то боялся. Вот только чего?.. Незаметный Линус тихонько молчал.

— Ну-ну, — заметил он наконец, после долгой паузы, в течение которой враждебность и жар из комнаты постепенно улетучивались, сменяясь тривиальным сквозняком. — Значит, цивилизованными, — и снова замолчал.

Даниэль неподвижно ждал, чуть прикрыв глаза. Дверь растворилась, в комнату вошёл Алессандро в новой, темно-синей рубахе с кожаным жилетом поверх и расстёгнутым чёрным камзолом, украшенным светло-жёлтым шитьём. Шейный платок его был вызывающе лимонного цвета. Он выглядел спокойным. Будто ничего и не случилось.

На Даниэля при виде противника накатило воспоминание краткой схватки. Чувство изумления, чувство неверия, чувство торжества. Он подавил дрожь. Нуда. Это было естественно. Его учили лучшие имперские фехтовальщики, с детства. В подарок от Его Величества, который чтил память погибшего за Империю Отца. Одни из многих подарков роду Ферэлли. Впрочем, как и десяткам остальных Приближённых родов. Неудивительно, что, покинув Дворец, где, по сравнению с Драконами и Вельхом Гленраном, он выглядел и был ребёнком, здесь Даниэль внезапно оказался юным нобелем, гением короткого и длинного клинка.

Де Рео остановился у двери, увидев, что Даниэль сидит в его кресле. Лицо его, спокойное и немного отрешённое, не изменилось. Ферэлли подумал, что вообще все трое удивительно хорошо владеют собой. Та же мадам Венри, прожжённая интриганка, умевшая разыграть любую мину при любой игре, частенько выдавала себя движением губ, глаз, общим выражением лица. Впрочем, только тем, кто достаточно знал её, но все же... Эти же трое привыкли надевать на себя маску безразличного спокойствия. У них получалось хорошо.

— Так, Ферэлли, — оторвавшись от переплетённых друг с другом дум, решительно произнёс Хуан Пьетро Перон, снова вежливо и равнодушно глядя Даниэлю в глаза, — переговоры мы продолжим. Но позже. Сначала, милостивый сударь, приглашаю вас к ужину. А то нецивилизованно как-то у нас все получилось. Да?

Линус Витт бесшумно засмеялся.

31

Бальный зал, начищенный до блеска, был великолепен. Ажурные, невесомые занавеси, переплетённые лентами в причуды изящных форм, свисали сверху, прикрывая разноцветие оконных витражей. Люстры, одна многоцветнее другой, сверкали, стараясь пересветить друг друга, бросая тысячи отблесков и бликов на выложенный мраморной плиткой пол.