Александр Гарин - Капкан на Инквизитора (СИ)

Седрик подошел к ложу и, отобрав у супруги зеркало, посмотрелся в него сам. Потом положил на столик между горевшими свечами.

- Зря тебя не было с нами сегодня, - он присел на край постели, заставив Марику отодвинуться. – Отец желает, чтобы ты присутствовала на семейных ужинах. И вообще… принимала большее участие в нашей жизни. Ты уже достаточно оправилась для этого. Лекарь, что вчера осматривал тебя, это подтвердил.

Романка бросила на него взблеснувший зеленью взгляд и обняла плечи руками, уставившись перед собой. Седрик подсел ближе, касаясь ее маленькой ступни и проводя ладонью вверх до колена.

- Ты не можешь сидеть здесь вечно, - он удержал жену, которая попыталась отодвинуть ногу. – Я знаю, что тебе многое пришлось пережить. Но… Марика, ты – будущая королева Веллии. Твоя жизнь продолжается. И…

- Это твоя жизнь продолжается, - с неожиданным раздражением прервала его доселе угрюмо молчавшая жена, с силой отдергивая ногу. – Твоя! А моя…

Она не договорила, запуская тонкие пальцы в копну густых волос и с силой тиская курчавые пряди. Некоторое время Седрик ожидал продолжения. Потом дернул щекой, придвигаясь ближе.

- Завтра прибывает его высочество до-кайзер Тит Клавдий, сын императора Тит Максимуса Третьего, - де-принц неподдельно вздохнул. – Он желает поздравить мою семью с рождением наследника, а заодно – поохотиться в наших лесах… на нечисть. Ее у нас больше, чем где-то еще. Он наслышан о твоей красоте и, мне кажется, имеет намерения непременно увидеть тебя. Но я этого не допущу. Мы будем настаивать, что ты еще не оправилась от родовых недомоганий.

Марика подняла голову. Ее глаза были покрасневшими, но не блестели.

- Спасибо, - хрипловато проговорила она. Седрик улыбнулся, прикладываясь к ее поджатой ноге губами. Потом, удерживая, прочертил дорожку из поцелуев выше, постепенно задирая юбку ее простого серого платья и отвоевывая себе больше гладкой женской кожи.

- Дагеддид! Какого пса ты делаешь?

Седрик не ответил. Его пробирала дрожь, как давеча Марику. От внезапно нахлынувшего возбуждения сводило челюсти. Он забрался на кровать, задирая платье жены уже обеими руками и влажно целуя ее живот.

- Твою мать, Дагеддид!

- Лекарь сказал, ты уже оправилась, - в промежутках между поцелуями, отрывисто пояснил де-принц, пока еще мягко пытаясь развести ноги жены. – Что тебе уже не навредит… Марика, я… мне кажется, я дал тебе достаточно времени, чтобы… Я так не могу. Я отвратился от мужей, но не могу прийти к женам. Ты… ты одна… моя жена… перед Леем. Не… препятствуй… мне…

- Седрик!

Голос романки прозвучал неожиданно резко, как удар кнута. Все-таки сумевший втереться между ее коленей де-принц замер и поднял голову. С минуту они смотрели друг на друга, тяжело дыша и прожигая взглядами. Потом Седрик заговорил – твердо и жестко, не подпуская в голос давершней возбужденной страсти.

- Я знаю, что ты скажешь. Ты скажешь, что я обещал не трогать тебя. Чтобы не навредить ребенку. Чтобы ты привыкла. Видит Светлый, Марика, я долгие месяцы каждый вечер ложился в постель к самой прекрасной женщине в империи и сдерживал себя… изо всех сил, чтобы ты была здорова и спокойна. Да, в нашу первую встречу я был жесток, как… как дикий бемегот и причинил тебе много боли. Так было, и я едва надеюсь на твое прощение. Но с тех пор… Неужели… неужели я до сих пор не доказал тебе, как мне дороги ты и наш сын Хэвейд? Тот самый сын, которого ты отчего-то не желаешь видеть?

Марика привычно молчала, глядя в сторону. Седрик поморщился, все более уверяясь в нужности того, что он собирался сделать.

- Скажи, сколько мне еще ждать твоей благосклонности? – он совладал с собой, гася поднимавшееся и тоже привычное раздражение. - Я… пусть я много говорю, но твое молчание заставляет людей не знать, что подумать! И… я принял решение, - де-принц вновь взялся за ее платье – и поднял его под самую шею, обнажая округлые плотные груди. – Если я по-прежнему буду потакать тебе, ты… так и не привыкнешь к тому, что ты теперь – жена и мать. И будущая королева. А потому… - он положил широкую ладонь на одну из грудей вздрогнувшей от его прикосновения романки. – Мы начнем с малого. Сам Лей благословил наш брак, а мы… его еще ни разу не подтвердили.

Чувствуя приливы усиливающегося желания, Седрик умолк и, решив, что сказал достаточно, торопливо распустил завязки штанов. Марика молчала тоже, бессильно глядя, как он разоблачается. Выслушав речь Седрика, она ничего не возразила своему ненавистному супругу. Глаза юной принцессы были широко раскрытыми, но сухими. Они оставались сухими и тогда, когда муж отбросил свою одежду и так же решительно взялся за ее платье.

Как и ранее, жена ему не препятствовала. Клятва Лея держала ее в повиновении куда вернее насилия.

- Не трогай меня, - морщась, только одними губами неслышно бормотала она, в то время как де-принц, закончив расправляться с одеянием, подтягивал обнаженное тело своей романки ближе к себе. - Проклятие, Седрик… Не трогай меня…

========== - 39 - ==========

Альвах лежал на боку, обнимая себя за плечи и поджав ноги, точно вновь оказавшись в материнской утробе. Мать он едва помнил, и она навсегда осталась в его памяти чем-то нежным и светлым. Рядом с ней было надежно, спокойно и хорошо. Должно быть, в минуты наибольшей душевной уязвимости Альвах подспудно искал защиты у матери. И, не находя ее, все равно стремился к единению с теми давними светом и теплом, которые теперь существовали только в его памяти.

Бьенка была права. Тысячу раз права была дочь кузнеца из последнего людского селения приграничья, что отдала свою жизнь для того, чтобы продлить его мучения здесь, в мире смертных. С тех самых пор, когда сила хаоса перекрутила тело Инквизитора, все, что ему оставалось – это мука. Он страдал от надругательства над своей природой, от надругательства других мужей, от осознания глубокой вины и прозрения о судьбах мира. Последнее терзало его особенно, ибо в его разумении не было ничего хуже, чем знать, и ничего не мочь.

Альвах скучал по Бьенке. Он не думал, что будет так скучать по юной веллийке, которую даже ее однопосельчане считали странной. Роман не мог понять этого тогда, когда сидел, прижавшись к ней, в вонючей камере. И тем более, не мог понять природу своего чувства теперь. Происходило ли оно из того, что Бьенка оказалась единственным человеком, кто мог узнать в измученной романской юнице мужчину, или дело было в другом – Альвах не знал. Единственное, в чем он был уверен - бывшему Инквизитору было плохо без этой искренной и чистой девочки. Пожалуй, единственной из жен, к которой он по-настоящему тянулся душой.