Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — эрбпринц

Я с сильно бьющимся сердцем едва дождался, когда въедут последние из нашего отряда, а это мучительно долго, надо изображать таких же усталых от дальней дороги, как и гринфильдовцы.

Ворота медленно закрыли, к нам подбежали уже извещенные о нашем появлении люди из магистрата, ликующе сказали, что знатных людей разместят в замке и дворцах местных вельмож, а остальных сейчас разберут радостные горожане… Кроме того, все гостиницы и постоялые дворы открыты для нас, все расходы за счет городской казны.

— Спасибо, — сказал я с чувством, — а теперь… сэр Сильверберг… тьфу, Сулливан!

Тот быстро поднес к губам огромный рог. Мощный хриплый рев пронесся не только над этой частью города, но пошел шириться, странно усиливая его глубину.

Часть рыцарей мгновенно пришпорили коней и ринулись в центр, нужно побыстрее захватить замок и дворцы, остальные покинули седла и ринулись на стены.

В ночи завязался быстрый и кровавый бой. В первые минуты мы рушили, крушили и повергали, не встречая сопротивления. Ворота и четыре башни с этой стороны захватили в считаные минуты, ринулись дальше по стенам, очищая их от стражи.

Альбрехт прокричал с верха ворот:

— Пехота Макса идет!

Я заорал:

— Отворить ворота!.. Отворить ворота!

Далеко со стороны леса показались блестящие, словно огромные жуки под дождем, шлемы копейщиков Макса. Мне показалось, что они не идут, а текут в нашу сторону, как икринки, множество икринок, а впереди на коне пронесся сам Макс, понукая изо всех сил, вот он город, вот они раскрытые для них ворота…

Не останавливаясь, уже зная, что делать, они ринулись в город, спеша захватить арсенал, центральный замок и дворцы, а также все сторожевые башни, все ворота, ведущие из города.

Все, кто пытался выскочить с оружием на улицы и организовать сопротивление, сметались, как гигантской метлой, и только вдоль стен домов оставались окровавленные трупы.

На перекрестках завязывались ожесточенные схватки, но основная масса ратников, не ввязываясь в мелкие стычки, спешила взять все важные опорные точки, потому что тогда весь город будет в их власти.

В ночи началась страшная паника, сумятица, командиры выкрикивали команды, но солдаты бросались из стороны в сторону, мешая друг другу, а наши закованные в сталь рыцари и тяжелая конница ворвались страшные, словно стальные чудовища, земля задрожала от грохота их коней.

В ночи вспыхивают факелы, слышны душераздирающие крики, победный клич «Ричард!», вопли отчаяния и ужаса. Я рубился в первом ряду и первым увидел, что попытку сопротивления мы сломили достаточно быстро, уцелевшие ринулись бежать, но их рубили, кололи, разбивали молотами и топорами головы.

Постепенно отряды защищающихся таяли, в основном это были рыцари, а простые ратники бежали, кто молча, кто с воплями, но все гибли, потому что мы не знаем, сколько их в городе, вдруг больше, чем нас, потому рубили и рубили, никаких пленных.

У замка нас встретил хорошо вооруженный отряд во главе с двумя гигантами-рыцарями, первый удар отразили, я пришпорил арбогастра и прокричал взбешенно:

— Палант!.. Водрузи знамя крестоносцев на башне!.. Пусть все увидят, кому принадлежит город!

Глава 12

Мы с Сулливаном ударили разом, на пару минут отодвинули сопротивляющихся от двери, а Палант, не ввязываясь в схватки, ухватил знамя и ринулся по винтовой лестнице вверх.

Я оглянулся в сторону королевского дворца, крикнул Сулливану:

— Закончите здесь, а я посмотрю, что там!

— Ни за что! — проревел Сулливан. — Лучше всего защищают дворец Мунтвига!.. Я с вами!

— Замок важнее, — крикнул я.

— Здесь Альбрехт и Мидль, — прокричал он.

Не слушая его, я повернул коня и ринулся через площадь к королевскому дворцу. С Зигфридом за спиной и дюжиной рыцарей сшибся с отрядом стражи у ворот сада, те держались упорно и дрались отважно, падая под тяжелыми ударами, но не отступали.

Арбогастр увидел запертые ворота, гневно фыркнул, глаза его стали страшно багровыми. Он встал на дыбы и грянулся в них грудью. Ворота с жутким скрежетом прогнулись, словно в них с огромной скоростью ударил камень размером с сарай.

Одна половинка рухнула на землю, арбогастр пошел вперед, сорвал попутно и вторую. Устрашенные воины охраны отпрыгнули в стороны.

Я направил черного коня по ровным плитам широкой дороги, что ведет к дворцу. За мной во двор ворвались мои рыцари, завязался жестокий бой, а мы понеслись, почти не встречая сопротивления по этой дороге, и я успел с мелочным злорадством заметить, что под ударами копыт моего арбогастра каменные плиты покрываются мелкой сетью трещин, подобно паутине, а иные и вовсе лопаются с треском.

Возле ворот застыли в тревоге двое часовых-гигантов с церемониальными копьями в руках.

Я закричал страшным голосом:

— Бросить оружие!

Они тут же бездумно отшвырнули копья раньше, чем поняли, что делают, вот что значит правильно поданная команда, а когда сообразили, что сделали, оба с яростными криками стыда выхватили из-за поясов длинные ножи.

Арбогастр ударился грудью в запертые двери дворца, роскошные, изысканно украшенные, и, конечно же, это не ворота крепости, которые надо выбивать тараном.

Створки с вкусным сахарным треском разлетелись в мелкие щепки, мы ворвались в холл, где дорогу загородил ровный ряд железных доспехов и стальных клинков, а со спины уже с бешеным ревом набежали те двое гигантов.

Мы с Зайчиком вломились, как в мелкий кустарник, я рубился, взвинчивая скорость, по мне то и дело звякают то стрелы, то брошенные ножи и метательные топоры. Доспех Нимврода показал себя наконец-то во всей красе: я не успел избежать удара секиры сбоку в голову, но даже ухо не поцарапала, потому ломился вперед безрассудно, рубил и крушил, арбогастр давит и топчет все, что возникает перед ним, а со стороны выбитой двери нарастает яростный крик моих людей.

Лезвие моего меча при каждом ударе веером разбрасывает мелкие капли крови, но из боковых дверей бесстрашно выскакивают все новые воины, охранявшие там покои.

Мы завязли на какое-то время, стиснутые спереди и с боков, но за спиной приближается звон мечей и взбешенный рев Сулливана.

Я яростно рубил в обе стороны, Сулливан наконец пробился ко мне, разъяренный гигант, с прилипшими окровавленными волосами на лезвии исполинского топора.

— Это безумие! — заорал мне люто.

— Зато какая слава! — ответил я так, как надо в таких случаях, и он тут же умолк, продолжая принимать удары и наносить в ответ с такой чудовищной силой, что будь они хоть вполовину легче, все равно были бы смертельными.