Змеиная вода (СИ) - Демина Карина
С ответом Бекшеев не спешил, впрочем, как и я.
Да и что отвечать?
Что лекарства Ниночка заменяла? Что, возможно, изначально и вправду говорила себе, что это на время, что лишь затем, чтобы помолвку расторгнуть, что… но потом?
Кто в конечном счете виноват?
Мария Федоровна ли с её цинизмом?
Анатолий, который никак не решался поговорить?
Надежда, тоже медлившая? Она-то чего ждала? Не того ли, чтобы срок её беременности стал таков, чтобы и речи не могло идти о прерывании её? Кого она боялась? Анатолия? Марию Федоровну? Одинцова? А Ниночка, уверившись, что эта вот беременность окончательно привяжет любимого к Надежде, не выдержала?
Я почти уверена, что знаю, как это было.
Ссора.
И уход Надежды. Она и вправду отправилась рисовать. И паренек тот из селян видел, что она рисует. Это успокаивало. Возможно, позволяло разобраться с мыслями и сомнениями.
Потом…
Потом появилась Ниночка. Принесла чай в знак примирения. И они обе пили… почему нет? У самой Ниночки сердце здоровое. Ей бы не повредили те травы.
Не сильно.
Можно же и не пить так-то. Чуть пригубить за разговором.
Гадюка… откуда появилась? И не принесла ли её Ниночка?
Скажем, позаимствовала идею…
Перышко ведь было.
И артефакт исчез. Тот, который мог бы спасти. Надежда его забыла? Или кто-то просто вынул его из корзинки… кто-то, кто стоял и смотрел, как Надежда умирает?
А потом задержался, чтобы вплести в волосы пёрышко.
То белое пёрышко, которое я увидела на снимке.
И оно ведь не случайность. Оно говорит, что Ниночка шла убивать. И убила. И сделала так, что никто-то не догадался о её присутствии…
Но скажет ли Бекшеев?
- Боюсь, - князь вздохнул и посмотрел на меня виновато. – Это… сложно выяснить. Разве что найти хорошего менталиста, который проведёт глубокое сканирование. Но…
Таких мало.
Да и сам процесс болезненный, травматичный. И Одинцов не согласится. Да и… на каких основаниях*
- Знаете… я вот никого не убивал, но почему-то чувствую себя виноватым, - признался Каблуков. – Будто то, что я делал…
Или не делал?
- …и как я скажу маме, что…
Никак.
Мария Федоровна Каблукова ждала нас в гостиной.
Пустой дом.
И гулкая тишина.
Запах увядающих роз, блеклые лепестки которых засыпали и столик, и пол. Диванчик. И женщина в чёрном вдовьем наряде. Она полулежала и на первый взгляд казалась спящей.
- Мама? – Каблуков остановился. – Мама…
- Назад, - Бекшеев выставил трость. – Боюсь, мы несколько опоздали… позвоните в госпиталь, пусть пришлют машину.
Не за кем.
Женщина была мертва и довольно давно. Я чувствовала запах, слабый, едва уловимый, но всё же вполне себе ясный запах разлагающейся плоти.
- Змея, - Тихоня сидел в соседнем кресле, закинув ногу за ногу. – Большая…
Он поднял черное жирное тело, позволяя оценить и размер, и толщину. Змея шевелилась, и чешуя её тускло поблёскивала. Тихоня держал гадюку под головой, не позволяя её укусить.
- Если не нужна, то я её выпущу.
- Мама… она… откуда… - Анатолий побледнел и отшатнулся. Показалось даже, что он сбежит. И вправду змей боится. Но нет, заставил себя смотреть. Неотрывно. И на белой, покрытой каплями пота шее, вздулись синие вены.
Как бы удар не приключился.
Хватит с нас покойников.
- В корзинку сунула, с яблоками… вон, - Тихоня кивнул, указывая на плетеную корзинку, что стояла у диванчика. Та опрокинулась, и глянцевые нарядные яблоки покатились по полу. – Честно говоря, я сперва и не понял…
- Рассказывай.
Тихоня перехватил змею под брюхо и щелкнул её по голове.
- Тихо сиди… чего рассказывать. Вчера вон с вокзала сорвался, как сказали… сюда, значит. Фрол Яковлевич еще на подъезде высадил. Я и пешком пошёл, чтоб внимания не привлекать. Подхожу, а дом тёмный… такой вот, прям жуть пробрала. Веришь?
- Мама… - Каблуков обошёл Бекшеева. Каждый шаг давался с трудом, и взгляда от змеи он не отрывал, но шёл. – Мама, зачем… мама…
- Ни одного светлого пятнышка. И Девочка беспокоится вся…
- Где она?
- В сад выпустил. Чего ей тут маяться… ну мы и сунулись. Дверь открыл, а тут… свечи вон горят…
Свечи тоже были, чуть дальше, в старых канделябрах возвышались восковыми палками.
- И эта лежит… я к ней, а смотрю, что-то черное шевелится… ну и гадюку споймал. Глянул, что дамочка уже мертвая… хотел позвонить, а линия обрезана. Вот и решил, что подожду. Чего метаться. Всё одно явитесь.
- Где… слуги?
- Нет.
- А…
- Письмецо, - Тихоня ткнул пальцем в сторону стола. – Там… душевное.
- Вы…
- Читал. Надо ж было понять, чего твориться-то… а то вдруг она дом заминировала?
Звучало вполне искренне, хотя вряд ли на самом деле Тихоня подозревал покойную Каблукову в этаком.
Анатолий взял лист в руки.
- Я… раз уж вы тут… пойду змеюку выпущу. Чего ей маяться? – и гадюку погладил. – Всё одно из неё свидетель хреновый… да и там всё ясно изложено. А гадюка как раз и не виновата… тварь Господня…
Письмо Каблуков прочёл.
И молча опустился на пол.
Протянул лист Бекшееву и тихо спросил:
- Как я теперь?
- Справитесь… вам ещё вон о детях позаботиться надо…
Анатолий посмотрел на маменьку.
- Почему она…
Потому что у людей в головах столько всякой херни. И надумают себе сперва, насочиняют, а потом и сами мучаются, и других мучают.
Но письмо я взяла.
Ровные строки.
Почерк аккуратный, изысканный даже, с завитушками, но их не так много, чтобы читать стало неудобно. Слова…
Слова выверенные.
Интересно, сколько черновиков она извела? А ведь извела…
«Любезный мой сын и те, кто будут читать письмо, поскольку я уверена, что…»
Такие, как она, предсмертное письмецо на коленке не чёркают. Вон, собственной смертью озаботилась, чтоб красиво… змею несчастную и ту использовала, хотя готова поклясться, что не от её яда померла.
Это так, для антуражу и особо образованных, которые историю знают и про Клеопатру слышали. Хотя вот, честно, подражание какое-то очень уж местечковое.
«…всё, что я делала, я делала во благо рода и из желания защитить его. Однако ныне, когда усилия мои оказались…»
Корзина.
Яблоки.
Свечи эти. Поза картинная, и подушечка вышитая под головой, чтобы засыпать было удобно. Тем самым смертным сном, о котором Шекспир писал.
«…я слишком поздно осознала, сколь лжива натура Нины, сколь двулична она сама…»
Вот кто бы говорил.
«Когда Ангелина вернулась и потребовала разорвать помолвку, я увидела в том несомненный признак её душевной болезни. Пусть даже тот нелепый человек, назвавший себя женихом Ангелины, упрямо отрицал её наличие. А ещё ревность и желание сделать так, чтобы всё-то имущество досталось её детям».
Самое смешное, что так и выйдет, если я правильно поняла.
Детей у Анатолия не будет.
Да и сомневаюсь, что после всего он рискнёт связать себя узами брака. А вот от Ангелины остались и сын, и дочь… и хотелось бы верить, что на этот раз всё будет правильно.
«…она постоянно пребывала в нервозном состоянии, то ударяясь в слезы, то замыкаясь в себе, и производила впечатление крайне неуравновешенного человека. Её речь была сбивчивой и порою вовсе несвязной…»
Ну да, с чего бы это…
Нет, я знаю.
Лекарства, разрушающие разум. Их отмена, которая наносит едва ли не больший вред. Работа с менталистом… и как склеить вазу из осколков? Они старались. Просто… немного не хватило.
Терпения.
Удачи.
Времени.
Чего-то свыше?
«И смерть её показалась мне вполне закономерным итогом. Я подумала, что имел место мозговой удар…»
И выдохнула с облегчением, поскольку такая неприятная проблема решилась сама собой.
«Однако вопросы и беседы с господами из Особой службы не шли у меня из головы. Я снова и снова возвращалась мыслями к происходящему, всё яснее понимая, сколь ошибалась».
