Вверх тормашками в наоборот-2 (СИ) - Ночь Ева

Лимм на мгновение прикрыл глаза. Тяжёлые веки давили, как стальные створки. Успокаиваясь, выдохнул, прикусил губу до крови.

– Я передумал, – сказал спокойно и холодно. – Наблюдайте. Расспрашивайте. Ведите незаметно. Передавайте по цепочке. Лучше не торопиться, чтобы не делать ошибок. Ждать команды. Успеем.

Он померил шагами комнату, размахивая руками в такт неспешным мыслям, криво ухмыльнулся и, решившись, сделал ещё один вызов.

На другом конце ответили не сразу. Ночь как никак. Глубокая. Но когда он просит связи, отказать ему вряд ли посмеют, будь сейчас хоть трижды ночь.

– Да? – раздался в тишине хриплый со сна голос.

Лимм снова усмехнулся. Хорошо, что при голосовых разговорах нет изображения. А то неизвестно ещё, осталась бы постель собеседника сухой.

– Приветствую тебя, властительный Панграв! Есть очень важный разговор, но не здесь и не сейчас. Хочу с тобой встретиться в очень тихом месте без лишних свидетелей и ушей и поговорить.

Силён, мерзавец. Не дрогнул голос, когда Панграв чётко и не спеша назначал время и место встречи.

– До завтра. Спи спокойно. Чистой и светлой головы тебе, Панграв.

Глава 45. Новый рассвет

Дара

Хочется крикнуть, что это неправильно и несправедливо. И слова её – намеренная жестокость. Она же говорила, что ничего невозможного не потребует, но разве её условие правильное? Смахивает на шантаж и вымогательство!

Слова, рвущиеся наружу, так и не вылетели. Я посмотрела на мшиста, что лежал рядом, и сдержалась. Он сверкнул золотистыми глазами и мягко потёрся пушистой гривой о мою ногу. Ласковый котёнок. Беззащитный добряк.

– Сколько ему? – спрашиваю Ферайю. – Он не похож на древнего мудреца.

Вижу, как охотница косится на мшиста, тот кивает головой, словно разрешая. Испуганно закрываю ладонями рот: я бы могла то же самое с просить и у него. Забываю, что он разумный и разговаривает.

– Йалис и есть малыш. Большой телом и юный душой. Он родился здесь, в Груанском лесу. Мать его погибла, толком не успев передать знания. Она попала сюда насильно, по чьёму-то злому умыслу. Груан не любит пришельцев, падающих неизвестно откуда.

– Это как? – я представила, как огромная туша падает сверху, ломая ветки деревьев. Вряд ли бы она выжила после падения с неба.

Слышу, как осторожно хихикнула Ферайя, а следом – басовито урчаще рассмеялся Йалис.

– Ну и фантазия, – пробормотала охотница, прикрывая глаза. – Конечно же, не падала она с неба, как ты себе нарисовала. Просто была в одном месте, а потом – р-раз! – и оказалась в Груане. Она погибла пять лет назад. Йалису едва два года было. Мшисты раньше очень долго жили. Так что Йалис, считай, младенец. Ему ещё расти и расти. Взрослый он раза в три больше будет. Если судить по матушке его.

Больше?! Ничёсе… он и так огромный. Что же дальше-то будет…

– Ему нельзя здесь – не выживет. А он, может, единственный представитель своей расы, оставшийся на Зеоссе. Хотя есть надежда: где-то там существуют такие, как он.

Взгрустнулось. Опять вспомнился Димон – одинокий драко, что очень хотел семью. Что за напасть такая…Геллан молчит. Челюсти только сжал до желваков. Невыносимо думать, что мы оставим малыша здесь. Невыносимо думать, что должны кем-то пожертвовать, оставить здесь, в страшном и неприветливом Груане.

– Надо спать, – говорю решительно. – Всё равно сейчас ничего не решить.

– Добровольно, – Ферайя смотрит мне в глаза пристально, словно пытаясь вклинить свою мысль в мою уставшую голову. – Только добровольно. Если никто не захочет остаться, ничего не изменится. Никакого насилия, никакой жертвы.

Я киваю, давая понять, что услышала. Какой дурак добровольно захочет? Разве что Офа вдруг. Но почему-то внутри всё восстаёт против. Я не готова ни думать, ни выбирать. Особенно за кого-то.

Йалис идёт за мной. Йалис ложится рядом. Вздыхает, ворчит, тыкается огромной башкой в бок. Огромный и горячий, как печка. И снова сердце сжимается до запятой.

Наверное, это мой крест: любить и жалеть их, одиноких и потерянных. Любить до темноты в глазах. Без остатка, без оглядки.

Я обнимаю мшиста – последнего из могикан Зеосса – и засыпаю. Почти мгновенно, вдыхая одуряющий запах цветов, сена и травы.

Ферайя

Её время подходило к концу – она воспринимала дыхание убегающих мгновений кожей. Мир огромен и непредсказуем. Груан – лишь маленький листок гигантского дерева. Однажды ты понимаешь, что изучил его полностью, сосчитал каждую прожилку, увидел каждую клеточку, почувствовал, как движется сок. На ладони – друзья и враги, тайные ходы и желания этого непростого места.

Она полюбила Груан, если это только возможно. Полюбила за красоту и мрачность, за желчность и нетерпимость, за открытое противостояние и вражду.

Он не всегда плох – Груанский лес. Есть в нём и хорошее. Он не только сосёт и жрёт, унижает и расставляет коварные ловушки. Всё это от желания защититься, ощериться шипами и колючками перед теми, в ком видит хоть малейшую угрозу.

Иногда он бывает щедрым и умеет делать подарки. Те, что не унесёшь в кармане, но обязательно положишь на дно своего сердца. В этом его магическое притяжение, с которым расстаться не так-то просто. Но время уходило, и Ферайя понимала: пора расставаться.

Ничто не происходит просто так. И эти путники появились, когда надо. Не было струн, что держали бы её. Оставался единственный долг, с которым нужно рассчитаться сполна.

Она не любила вспоминать жизнь до Груана. Слишком больно от равнодушия и вечной потерянности в пространстве. Не находилось места, моталась, как оборванная верёвка: никому не нужна, никому нет дела. Ещё бы: у других есть преимущества, у неё – недостатки, которые не исправить хорошим поведением.

Её бросили сюда, как псёнка в воду: хочешь жить – научишься плавать. И она поплыла. Сумела приспособиться.

Порой казалось: Груан тоже любит её. Может быть, даже больше, чем люди, считавшиеся родными. Она была их жертвой, куском мяса, искуплением. Ни слёз, ни сожалений: оставили чудовищу как дань. На, ешь, только не приставай, не приходи, не пугай страшилками.

Собственно, Груан давно не навязывался людям. Жил своей жизнью и не хотел контактировать. Неохотно пускал путников, не всегда давал им спокойно пройти и выйти. Лес не обиделся, если бы однажды людишки перестали оставлять подношения. Но об этом знала она. Не знали перепичканные байками и страшными сказками жители близлежащих селений.

Груан принимал, но редко кого выпускал из своих объятий. Боязливые и беспечные лишались жизни. Осторожные уходили, когда наставало время. Ферайя выжила. Оставалось сделать два дела: провести путников и пристроить мшиста.

Ответственность давила на сердце. Если никто не захочет, мшист останется и вряд ли выживет. Она бы осталась вместо него, но Груану нужна новая игрушка. Он пресытился старой. Они изучили друг друга вдоль и поперёк. Груану наскучило её общество. А может, он как настоящий друг хотел для Ферайи большего. Гораздо большего, чем клочок земли без неба.

Она разговаривала с ним и принимала знаки: кожей, глазами, чувствами. Так давние любовники, научившиеся общаться без слов, понимают обоюдные желания.

Груан знал её тайну и нередко бессовестно пользовался этим. Она прощала. Потому что и он прощал ей острые стрелы и безжалостную сталь стило. Наверное, уважал её желание выжить. Наверное, поэтому решил отпустить, когда подошёл срок.

Дара

На рассвете хочется спать. Особенно, если сна – всего-то пара-тройка часов. Кажется: только закрыл глаза – и уже пора открывать. Я привыкла. Встаю безропотно. Плещу в лицо ледяной водой. На какое-то время это помогает.

Да уж, это не дома, когда можно возмущаться и натягивать одеяло на голову. Даже стыдно вспоминать, какие концерты я закатывала маме, когда она будила меня в школу. Здесь нянек нет. Да и не могу я вести себя, как свинья. А дома могла – запросто. Вот они, двойные стандарты.