Лилия Баимбетова - Перемирие

Дорога была уже не так широка, больше похожа на тропу. Гравий закончился. Здесь земля стала темнее — черная лесная почва, и лес становился гуще. Скоро мы подошли к подвесному мосту. По галечному дну весело катились белесоватые воды маленькой речки. Мне кажется, это была та самая речка, которая вытекает из озерца возле пещеры, но черт ее знает, так ли это. Этих речек здесь так много, они исчезают под землей и снова выныривают, текут то туда, то сюда, и кто из них кто, совершенно не разберешь. Вороны были уже так близко. Я остановилась у моста, поднимая правую руку и призывая к тишине. Мои ребята замерли. Кейст, слегка пригнувшись, подошел ко мне и остановился рядом. С того места, где я стояла, мне видны были небольшие, с плоскими крышами домики из светлых некрашеных досок и раскидистые клены. Молодой истерей сидел сверху на скамье возле клена и посвистывал что-то, трепеща крыльями. Я слышала далекий и тихий, еле различимый звук их шагов. Вдруг до нас донесся громкий беспечный каргский говор. Я ждала. Дальше дорога была открытой.

— Пусть отойдут подальше, — прошептала я кейсту. Он кивнул. Несколько секунд мы стояли, глядя друг на друга. Я вытащила меч из ножен и, пригибая голову, ступила на мост.

— Давайте, — сказала я и бросилась вперед.

Мы догнали их у самого входа в пещеру. Белая река в этом месте поворачивает к востоку, но тропа отклоняется от нее чуть раньше на юг, обходит невысокие рыжевато-белые скалы и пересекает широкий ручей, вытекающий из озера-ямы перед входом в пещеру. Через ручей был перекинут широкий добротный деревянный мост. Скальная стена сбоку загораживала вид на пещеру. Впереди была отвесная белесоватая с рыжими прожилками скала (тропа сразу за мостом поворачивала налево). Направо у самой воды росли невысокие клены, и ручей углублялся, вода приобретала зеленоватый оттенок, и дно становилось илистым; а слева видны были даже камни, слагавшие дно.

Здесь, на мосту, мы их и догнали. Побросав тюки на дощатую поверхность моста, они обернулись к нам с оружием в руках и стали ждать, когда мы подойдем, — высокие стройные воронята в зеленых плащах и черных шлемах, совсем еще юные. Этого я, в сущности, и ожидала — маршрут этот считается неопасным. Шансов у них не было никаких, и бой длился не долго. В тюках оказалась кухонная утварь.

Один Ворон, свалившийся в воду у самого берега, вдруг застонал и зашевелился, пытаясь встать. Кейст подскочил к нему с обнаженным мечом, но в последний момент я успела перехватить его руку. Кейст вопросительно посмотрел на меня серыми своими глазами, которым алого недоставало ну совсем чуть-чуть: и так было красным-красно от лопнувших сосудиков — пьяница этот парень отменный, что и говорить. Я еле заметно покачала головой.

— Я хочу с ним поговорить, — сказала я, опускаясь рядом с Вороном на колени, — А ты, давай, иди отсюда.

Кейст усмехнулся и отошел в сторону. Харадай лежал навзничь в мутной зеленоватой воде, его намокший плащ задрался, открывая новенькую блестящую кольчугу. Вороненок приподнялся немного и снова упал в воду. Взявшись обеими руками, я с усилием перевернула его на спину. Сняла с него шлем. Боги! Мне кажется, я никогда еще не видела такого юного Ворона, ведь ему и шестнадцати, пожалуй, не было. Видно, очень отличился, раз ему присвоили звание харадая до срока. Что ж, отличник, такие, как ты, тоже, бывает, умирают рано. Совсем юное, с легким пушком на щеках, смуглое лицо его было жалко и испуганно.

— Мне нужен занд, — сказала я тихо, наклоняясь к самому его лицу.

Он захрипел, отодвигаясь от меня.

— Нет, — сказала я. Я склонялась так низко над ним, что чувствовала его дыхание на своем лице.

— Нет, — сказала я, — я не позволю тебе умереть, пока ты мне не скажешь. Говори, мальчик. Я все равно заставлю тебя сказать. Говори лучше сразу. Мне нужен занд, и я знаю, что здесь на Перевале завелся один.

Он был так юн, что предо мной был — как на ладони, читать его было легче, чем четкие строки на белом листе бумаги. Я чувствовала, что он боится — о, как он боялся! Не смерти — меня, того, что в моих словах была правда, того, что я действительно заставлю его сказать. И он боялся боли, которую я собиралась причинить ему, а я действительно собиралась…. Но мальчишка только хрипло выругался и закрыл глаза. Прикусив губу, я разглядывала его покрытое испариной лицо. О, черт! Хороший мальчик, конечно, и не хотелось бы мучить его, но…

Выбрав точку, я надавила ему пальцами на виски. Алые глаза распахнулись, губы раскрылись, хватая воздух, но он не издал ни звука. Я надавила еще. Вороненок коротко, хрипло вскрикнул. Вот так-то. Если ты умеешь лечить, калечить тоже хорошо получается.

— Говори.

Он часто, судорожно дышал, и страх метался в его глазах. Боль нарастала в нем, и она уже перешла тот предел, который он мог вытерпеть и не сломаться. Он уже сломался. Он был всего лишь харадаем, мальчишкой, наверное, первый раз вышедшим из деревни в степь. Воронов обычно нельзя сломать физической болью, особенно тех, кто идет по пути Духа, нельзя заставить, можно только прочитать. Но этот ребенок имел еще весьма смутные понятия о пути Духа.

— Говори.

— Возле подземного озера… — вскрикнул он тонко, — это… на… на…

— Я знаю, где это, — сказала я, отпуская его.

Мальчик бессмысленно стонал, глядя на меня измученными глазами. Вокруг него текла зеленоватая вода, и полы его плаща увлекало течением. Я поднялась на ноги; в сапоги мои натекло воды, пока я стояла на коленях. Я смотрела на мальчика…

— Я окажу тебе честь, харадай, — сказала я, вытаскивая меч из ножен.

Он перестал бояться, страх ушел из его глаз — и из его души. Он завозился, путаясь в мокром плаще, и приподнялся на локтях, подставляя мне шею. Я коротко замахнулась и ударила. Свистнуло лезвие, рассекая воздух, и вошло в умирающую плоть. Черноволосая голова отлетела в сторону и с всплеском упала в воду. Нагнувшись, я вытерла меч о плащ мальчика и выпрямилась.

Мои ребята разбрелись кто куда. Кто-то копался в тюках, отбрасывая в сторону котелки и ложки, кто-то сидел, переодевая обувь или просто поглядывая по сторонам. Один из адраев, высокий полный парень с островов Мисты, стоял на мосту, облокотившись на перила, и плевал в воду, задумчиво глядя на расходящиеся круги. Отсюда видна была уже пещера — метрах в двадцати от того места, где мы стояли. Путь к ней шел будто по ущелью — меж двух невысоких рыжевато-белых скальных стен. Тропа пролегала по каменистому грунту, у левой стены тек ручей, здесь совсем мелкий, хотя и широкий, и вода журчала, перекатываясь через камни. Кое-где росли кусты и невысокие тонкие клены со светлой, будто бы молодой листвой. И впереди открывался величественный портал — вход на Перевал Снов, место, равного которому по красоте нет во всем Южном уделе. Полукруглая (тридцати, а то и сорока метров в высоту) арка вела во тьму. Серый с белым, кучерявящийся каменный свод нависал над ней, и наверху видны были деревья и зеленая трава. По обе стороны были скалы, по которым карабкался вечнозеленый кустарник.