Елена Костромина - Трафарет вечности

Федор прооперировал Кузю и подключил его к аппарату жизнеобеспечения.

— Пусть пока здесь полежит. Не знаю я, что там в других помещениях. А здесь нормально.

В этот момент Кирилл протяжно застонал, приходя в себя.

— Ирочка…

— Да, да, Кирюша! — Ирина заплакала в три ручья.

— Кирилл Андреевич, как вы? — над ним наклонились Андрей и Валентин.

— Ох… Ниче… А вы откуда здесь? Прямо с юбилея приехали?

Мужчины растеряно молчали.

— Нет, Кирюша, ты долго болел… После того, как она тебя укусила, — сквозь слезы сказала, сразу понявшая все, Ирина.

Бездушный прогноз врача, оживлявшего Кирилла первый раз, был верен — он ничего не помнил.

Неделю Федор, несмотря на недомогание, приезжал в лабораторию, с радостью отмечая, что и Кузе и Кириллу становится лучше. На работе он взял один из неиспользованных отпусков и отключил сотовый телефон. В конце концов, в Петербурге были другие врачи, а других друзей у Федора не было.

К его удивлению, Ирина не сидела неотрывно около мужа, а куда-то исчезла на второй день, появляясь в лаборатории только, когда там не было Федора. К его полному изумлению, его бывший враг и счастливый соперник вызывал в нем все больше теплых чувств.

Кирилл действительно был всем тем, что о нем рассказывали Федору и еще больше — эрудированный и остроумный собеседник, мужественный и честный человек, офицер до мозга костей. Узнав, что официально он умер, и его не было три года, он мужественно перенес этот удар. Через несколько дней он с большим интересом стал расспрашивать о том, что произошло в это время в мире. Когда Федор ушел в очередной раз "на поверхность", Кирилл сказал Кузе:

— Хорошо, что ты и Федор были с ней. Если бы кто другой… Федор очень деликатный и честный человек. Хорошо, что настолько честный…

Кузя только вздохнул:

— Себе во вред…

Через неделю Федор отключил обоих мужчин от жизнеобеспечения, решив, что они уже могут питаться и действовать самостоятельно. Придя в лабораторию на следующий день, Федор застал там только Кузю. Молодой мужчина протянул ему письмо, стараясь не встречаться с наставником взглядом.

— Они уехали… Ирина в Сибирь перевелась. А Кирилл… Ира сказала, что придумает что-нибудь…

Федор прочел письмо. Губы у него были плотно сжаты, во всем остальном он никак не проявил своего волнения. Прочитав письмо, он сжал его в руке. На листе бумаги Кузьме были видны написанные рукой Ирины слова: "Спасибо тебе за все, Ирина".

— Ну и?…

— И все… Они просили поблагодарить тебя. Кирилл хотел остаться, сказать тебе все лично, но Ирина очень спешила…. И они ушли.

Федор задумчиво процитировал:

— "А примерно через год я встречу достойного мужчину и выйду за него. Никому и в голову не придет, что это мой давно умерший муж". Достойного… Достойного… Ну дай-то Бог!

— Федь…. Не бери в голову, это фигура речи такая. А Кирилл Андреевич… Если бы он тогда живой был, а не мертвый… Он бы меня в два замаха зарубил…

— Да все нормально, Кузя… Все хорошо… Ведь это Кирилл спас меня тогда в сокровищнице Яньло-вана… Вот так и получилось, все мы обязаны друг другу жизнью… Мы — Кириллу, Кирилл — нам… Хитро все закручено, не придумаешь нарочно…

Федор уронил письмо, потянулся за ним и, без звука, повалился на пол.

Очнулся Федор в огромной кровати, немного, безо всякой охоты, побарахтался в пуховых недрах и провалился в глубокий здоровый сон. Проснулся он оттого, что солнечный луч бил ему прямо в глаз. Он недовольно чихнул и перевернулся на другой бок.

— Федя? Проснулся? — у его кровати сидел Леня.

Федор осмотрелся. Он был в доме у Кузи, в своей любимой мансарде, где жил, приезжая в гости. От мысли о том, что еле живой Леня тащил его на себе через два города, Федору стало совсем тошно.

— Привет… Ты как? — попробовал приподняться Федор. Получилось плохо. И говорить и приподниматься.

— Да я-то хорошо! Меня три дня как выписали. Это ты как? Кузька вчера позвонил, говорит: "Федьке плохо!", мы с Оксаной и метнулись быстрее на Канонерский. Еле твою лабораторию нашли-то! Скитались, скитались по этому пустырю, думали, Кузьма ошибся. Насилу отыскали. Замаскировали под помойку какую-то. Ты лежишь, мерзнешь, чушь всякую несешь… Кузька сидит зеленый — краше в гроб кладут. Я тебя на плечо и… все. Есть хочешь?

Федор вздохнул и понял, что он ужасно хочет есть, просто умирает от голода.

— Очень… — и снова стал засыпать.

— Не спи, я мигом, — сквозь сон услышал он слова Леонида, но сил просыпаться уже не было.

Проснулся он оттого, что кто-то настойчиво тряс его за плечо:

— Федя…. Проснись. Надо тебе поесть, — теребил его Леня.

Федор через силу разомкнул веки.

— Я хочу спать…

— Федор Михайлович! Я бульончика сварила, — из-за плеча Лени выглядывала Оксана.

— Спасибо, Оксаночка… Я так спать хочу…

— Горяченького бульончика…

— Куриный?

— Нет, Кузя сказал — "только говяжий".

— Спасибо…

Федор попытался выбраться из-под перины, но только вновь начал барахтаться без толку. Леня сочувственно качнул головой и ловко вытащил Федора из пуховых объятий.

— Тебя с ложечки покормить? — с ехидцей спросил актер.

— Сам такой… — ответил Федор, взял в руки тарелку с огненным бульоном и в один момент выпил его весь.

— Спасибо… — пробормотал Федор, уже погружаясь в пух, — Оксаночка, я только для студентов Федор Михайлович, вы же не собираетесь у меня… — он не договорил, он спал.

Когда он проснулся, был уже вечер. Чувствовал он себя намного лучше и тут он понял, отчего он проснулся — до него донесся запах жарящегося шашлыка. Самостоятельно выбравшись из постели, Федор нашел одежду и вышел на балкон. Ветерок пронесся по небу, коснулся Федора, зашуршал ветками деревьев, полез за воротник. Ему стало нестерпимо холодно, он быстро вошел внутрь, сел на кровать. Несколько минут зябко ежился, но потом решился и пошел из комнаты вниз, к друзьям.

Друзья сидели поодаль от дома, в шезлонгах, объедаясь жареным мясом. Собственно, сидели только Оксана и Леня, в одном шезлонге на двоих, у их ног, лениво поводя ушами лежал Тихон, сытый до такой степени, что не имел даже желания встревать в разговор, Кузьма угощался прямо перед шашлычницей, попутно дожаривая очередную порцию, а Василия видно не было.

— А я, значит, хоть с голоду помри, так? — сказал Федор, незаметно подойдя к компании. Все трое уставились на него, а затем радостно загалдели:

— Федька, очнулся!

— Федор Михайлович, вы же замерзнете? Идите к огню!

— Федя! А я твою часть решил попозже зажарить!