Инна Живетьева - Орлиная гора

   Солнце лежит на влажном дереве желтым пятном. Длинная сосулька, выросшая на деревянной бахроме, роняет блестящие капли; Марк поймал одну в ладонь. Скоро будет весна, потом – лето. Но еще быстрее наступит ночь. Искрой сорвалась еще одна капля, упала на ладонь. Марк слизнул ее, почти не ощутив вкуса воды. Тенькнуло – следующая впиталась в землю. Еще одна. Сосулька укорачивалась незаметно, истончалась, становилась прозрачной и хрупкой. Сосульки долго не живут. Но эта еще будет сверкать завтра.

   Цепляясь за стену, княжич встал. Спину нужно держать как можно ровнее, тогда боль не проснется. Медленно поднял руку и обломил сосульку у самого корня. Разжал пальцы, роняя мокрую ледышку в грязь.

   К ночи двор совсем развезло, и заморозки только начали затягивать ледком лужи. Марк оскальзывался в темноте и ни разу не удержался на ногах. Штаны до колен пропитались жидкой грязью, ладони пришлось отирать о рубаху. Последний раз упал, споткнулся почти у самой конюшни, не удержался на бровке накатанной за день телегами колеи. Ударило в плечо, прокатило по глине, перевернуло на спину. Холодная жижа поползла за воротник, и Марк чуть не заплакал. Сразу подняться сил не было, и княжич какое-то время лежал, глядя в темное безоблачное небо. Прямо над ним мерцали звездочки Одинокой Кобылицы, когда-то Олег показывал ему это созвездие.

   Но все-таки Марк дошел и никого не встретил по пути. Все давно спят, а охрана пройдет еще нескоро.

   Осторожно потянул за кольцо. Пахнуло знакомыми запахами конюшни. В оконце над дверью светила луна, и Марк разглядел в полумраке стоящую у стены лавку. Затошнило.

   Ничего, осталось недолго.

   Веревка, которой вязал глухонемой, висела, скрученная в моток, на балке. Шакал, какая же она шершавая! Но искать что-то другое в темноте не получится, а зажигать лампу Марк не хотел. Ладно, зато крепкая.

   Лавку нужно отодвинуть от стены, страх телесный может оказаться сильнее. После пришлось сесть, отдышаться. Марк провел ладонью по лицу, размазывая выступивший от боли и слабости пот. Еще бы как-то дотянуться до балки, и все будет кончено.

   Интересно, кто отмывал лавку от крови?

   Закрепить веревку удалось не сразу. Боль жгла плечи, какой-то мусор сыпался в глаза. Вот дерьмо шакалье! Марк чуть не выл от отчаяния, когда наконец-то затянул узел.

   Постоять бы хоть минуту, прижавшись к холодным бревнам с поблескивающим узором инея. Но для этого придется слезать с лавки. Марк протянул руку, коснулся стены: на сверкающей белым остался темный отпечаток ладони. Да и зачем тянуть? Что он может вспомнить не запачканного позором?

   Подержал, растянув в руках, петлю. Удачливый княжич! Кто бы мог подумать, что умирать придется вот так: в темноте задней конюшни, удавившись на той веревке, которой глухонемой вязал ему руки.

   Веревка плотно обхватила горло. Марк сглотнул. Матерь-заступница… А что будет с мамой?! Испуг был так силен, что княжич чуть не скинул петлю. Но руки скользнули по веревке и обвисли. Что он может? Мама! Ну зачем ты это сделала?! Лучше бы Марка не было на свете.

   Он шагнул в промежуток между лавкой и стеной. Рывок, сдавило горло, пальцы сами собой вцепились в петлю, выгнулось тело, пытаясь нащупать опору. Вспыхнули в темноте багровые облака…

   Твердая, холодная доска под затылком. Режущая боль в горле, сухой, раздирающий кашель. Рвутся легкие, наполняясь воздухом. В разрывах багровых облаков чье-то огромное лицо. Глаза смотрят с жалостливым недоумением, кривятся губы. Марк унял кашель, судорожно вдохнул. Качнулся очень близко перед глазами потолок в переплетении балок.

   Зачем?!

   Губы на огромном лице все так же шевелились, но Марк не слышал ни звука.

   – Зачем?! – прокашлял он.

   Великан затряс бородой, и княжич узнал Осипа. Взмыл вверх потолок, перестал качаться. Лицо немого стало нормального размера. Конюх подсунул широкие ладони княжичу под спину, легко поднял и понес в сторону господского крыльца. Марк рванулся, выдираясь, но Осип только крепче прижал к пропахшему чем-то кислым тулупу.

   Шаги князя Марк узнал сразу. Захотелось забиться в угол, сжаться под одеялом. Но нужно встать, выйти на середину комнаты. Приближается. Сейчас тронет ручку. Марк вжался в стену, прижал ладонь к горлу, закрывая след от веревки; одеяло свалилось с кровати.

   Дверь открылась, князь шагнул через порог. Его гнев был похож на грозовую тучу, готовую полыхнуть молнией. Но при виде забившегося в угол наследника князь ухмыльнулся.

   – Встань.

   Марк спустился с кровати. Под насмешливым взглядом оторвался от стены, шагнул ближе.

   – Покажи горло.

   Руки безвольно упали по швам. Марк чувствовал себя куклой, вытащенной из-под копыт боевого коня.

   – Твоя жизнь принадлежит мне, запомни это. – Теперь в голосе князя не было ни насмешки, ни угрозы. Просто – власть. Абсолютная. – Теперь ты понял, что у ублюдка нет чести?

   …Морозный воздух конюшни и обжигающий удар кнута. Ворсистая веревка на горле.

   – Да, мой князь.

   Через неделю на обоз, идущий из замка князя Кроха, напали разбойники. Немногочисленную охрану и крестьян перебили, телеги и лошадей угнали. По странному стечению обстоятельств погибли все, кто мог что-то знать о порке. И глухонемой Осип, и его помощник, и старая нянечка, выходившая Марка. Даже личный лекарь князя – Крох сам предложил ему съездить в город и щедро снабдил деньгами. Наверное, и для других нашлась причина оказаться в этом обозе.

   Когда Марк узнал, его бросило в жар, опалило спину болью. Маме лучше не возвращаться с Соленого озера.

Глава 17

   Весна наступила в положенное время, и вряд ли кто заметил, что в замке что-то изменилось. Марк понимал: отец – Матерь-заступница, да привыкни уже, не отец он! – опасается посторонних. Внешне все должно оставаться безупречным, а чтобы избежать проблем, лучше и не менять уклад жизни. А что княжичу в тягость, например, вот такие обеды – оно и к лучшему. Должен знать свое место!

   Сидят друг напротив друга в огромном зале. Солнце из узких высоких окон светит Марку в спину, падает на противоположную стену. Ползут лучи по головам вепрей, оленей и медведей. Вспыхивают огоньки на острых гранях старинного оружия. Ярче становятся побывавшие в боях штандарты. Марк знает каждый предмет, с закрытыми глазами опишет гравировку на любом из четырех мечей, повторит названия всех лесов, где были добыты охотничьи трофеи. Когда-то отец радовался жадным вопросам княжича, рассказывал не торопясь, снимал со стены доспехи и давал примерить. Сейчас Марк не то что коснуться, взглянуть на штандарты не смеет.