Олаф Бьорн Локнит - Глаз Паука

Диери Эйтола привела парочку молодых живописцев, пробавлявшихся рисованием фресок в небогатых храмах. У торговцев тканями выдался доходный день – бегавшие по лавкам порученцы дие Кьезы скупили весь запас полотна, превращенного в отменные декорации.

Из-за нарядов для танцовщиц случилась небольшая размолвка между покровительствовавшей затее Клелией Кассианой и Хиссом. Глянув на предложенные Змеиным Языком образцы, Клелия язвительно поинтересовалась: он старается таким образом уменьшить расходы? Или у нее внезапно ухудшилось зрение? Во что, собственно, облачены девицы, кроме парочки золотых шнуров и обрывков ничего не скрывающего шифона? Спор завершился тем, что ее светлость взялась за дело сама, ворча, что ей поздновато уже начинать карьеру белошвейки.

Совершенно неожиданный вклад в общее дело внесла Ильха Нираель. В один прекрасный день она явилась в «Рубиновую лозу» в обществе хмурого дверга по имени Нунри. Девица Нираель – иногда одна, иногда с помощью Хасти – вновь начала проводить служения в капище на Плешке, и сей подгорный житель явился к ней со своей трудностью. У Нунри имелось диковинное увлечение, совершенно неприемлемое для его сородичей. Он обожал музыку – причем исполняемую на любых ударных инструментах, и даже выучился играть сам. В Чамгане его за это безжалостно высмеивали, а Ильха незамедлительно потащила к устроителям зрелища на Конном Поле. Дверг сразу же вусмерть переругался с Аластором – причину их спора мало кто понял – плюнул и согласился принять участие.

Теперь барабаны Нунри, от маленьких до огромного, в два человеческих роста, туранского военного чудовища, купленного по случаю на Блошином рынке диковин и издававшего звук навроде рычания голодного демона, занимали добрую треть задней части амфитеатра, в кратчайшие сроки возведенного на Конном Ристалище. Дверг блаженствовал. Он наконец нашел свое место в жизни и, когда б его не отрывали силком, мог молотить по своим рокочущим игрушкам с утра до ночи и с ночи до утра.

Деньги Тавилау, преприимчивость Ши и Амиля дие Кьезы, талант собственно главных участников представления, Альса Кайлиени и Хасти – и казавшаяся совершенно невыполнимой идея обрела зримое воплощение.

Ложа для почтенных гостей постепенно заполнялась. Одной из первых пожаловала Клелия Кассиана диа Лаурин, вкупе с новыми задушевными подругами, Юнрой Тавилау и Диери Эйтолой. Ее светлость уже вполне оправилась от последствий случившегося с ней в подземелье виллы «Альнера», если не считать некоторой интересной бледности и двух широких браслетов из жемчуга, украшавших ее запястья и прикрывавших шрамы, оставленные ножом Эсмы Халед. Расположившись в огромном кресле с позолоченными завитушками, Клелия благосклонно обозрела погружающееся в сумерки Поле, десятки трепещущих факелов и разноцветных ламп, темную колышущуюся массу на трибунах и повернулась к Юнре:

– Ума не приложу, дорогая, как тебе удалось уговорить своего почтенного отца выделить средства на эту безумную затею…

– Я посчитала расходы, потом – возможные доходы, и он не устоял, – хихикнула Юнра. В последние дни знакомые и родня отказывались узнавать в этой цветущей и жизнерадостной девице прежнюю замкнутую, постоянно хмурящуюся Юнру Тавилау, какой она была предыдущие восемнадцать лет своей жизни. Братец Адриеш хватался за голову, утверждая, что в капище поклонников Затха на любимую сестрицу наверняка напустили порчу, компания из «Рубиновой лозы» понимающе хмыкала, а Юнре было наплевать на все и вся. Она даже подумывала о том, чтобы сбежать из дома и поселиться вместе с Шеламом где-нибудь в городе, но потом рассудила – к такому подвигу она еще не готова. Да и зачем? Им и так неплохо. А то, что по Ламламу вовсю гуляют сплетни о ее похождениях, так ведь людям необходимо перемывать чьи-нибудь косточки.

На огромную сцену под обрадованный гул выпорхнули танцовщицы, закружившиеся под ритмичный стук барабанов Нунри. Лохматая макушка дверга едва виднелась за расставленными инструментами, и казалось, что барабаны грохочут сами по себе. Отдернулся сшитый из множества разноцветных кусков занавес, открыв задник сцены – размашисто выписанное на огромном полотне легко узнаваемое изображение Шадизара, каким он открывается путнику, одолевшему перевал в Карпашских горах. Вилась изрядно нуждавшаяся в починке крепостная стена, пестрыми заплатами разбегались кварталы, устремлялись к небу шпили Городской Ратуши, и все это разноцветное скопище домов, улиц и людей освещали одновременно солнце и луна.

– Очень мило, не правда ли? – госпожа диа Лаурин обратилась к человеку, только что со всеми удобствами устроившемуся во втором ряду кресел. Собеседник ее светлости отозвался растерянным «э-э…».

Светские беседы никогда не были сильной стороной Кодо Сиверна.

Месьор Сиверн совершенно не хотел идти на Конное Поле. Его смущала столь явно выказываемая благосклонность офирской графини, приславшей вожаку Нарикано личное приглашение (ну да, он выволок эту красотку из-под обломков рушащейся «Альнеры», и что с того?), но еще больше Кодо Ходячий Кошмар терялся из-за своей спутницы – скромно одетой девицы, носившей на шее загадочный золотой треугольник с рубиновым глазом посредине. Традиции обязывали любого предводителя квартала показываться в обществе непременно под ручку с роскошной красоткой, самой дорогой из девиц Ак-Сорельяны, но не с такой серой мышкой, пусть она даже и самозваная жрица.

Ходячий Кошмар влип, и сам понимал это. Из всего многообразия женщин Шадизара только случайно встретившаяся на пути нескладеха Ильха Нираель терпеливо выслушивала все, что он не мог сказать никому иному, и каким-то чудесным образом могла посоветовать, что с этим делать. Помаявшись еще немного, Кодо махнул рукой, рассудив: пришло время менять обычаи!

А тому, кто посмеет хихикать за его спиной, головорезы из Нарикано быстро растолкуют, что к чему в этой жизни.

В ложу рысью влетел разряженный в пух и прах Адриеш Тавилау, тут же остановленный бдительными телохранителями Клелии. Следом за ним чинно, как подобает недавно объявившей о своей помолвке парочке, вошли Хисс Змеиный Язык и Лиа Релатио.

– Сейчас начинаем! – оповестил Адриеш, хотя это было ясно и без него. – Держи, едва раздобыл несколько оставшихся! Расходится лучше, чем пирожки на ярмарке! – он сунул сестре ворох скомканных листов. – Ши и Амиль носятся за кулисами, проверяют, все ли готово. Диери, твой варвар просил передать, что придет, как только закончат подсчитывать выручку – мол, он никому не доверяет и должен собственными глазами видеть: ничего не прикарманено. Я убегаю, дел невпроворот! – и Младший Тавилау покинул ложу с той же стремительностью, как и появился.