Алексей Пехов - Пересмешник

— Жди здесь. С тобой поговорят, когда найдут времряу. Я приду за тобой.

Шурша мантией, он скрылся.

В помещении, куда меня привели, была лишь маленькая деревянная скамеечка. Я сел, положил руки на перила балкона и стал смотреть вниз.

Зал в форме эллипса, как я уже говорил, был огромным и, казалось, впитывающим в себя свет. Окна, находящиеся на дальней от меня стороне, по чьему-то приказу закрыли непроницаемыми для солнечных лучей щитами, и густой полумрак в помещении не могло разогнать пламя двух жаровен, что стояли по бокам от высокого, похожего на трон, резного кресла.

Впрочем, все быстро изменилось, когда четыре десятка мяурров внесли в зал большие факелы на длинных бронзовых шестах. В полу оказались специальные пазы, куда воткнули шесты, и свет огня разогнал тьму в центре помещения. Стала видна площадка, приблизительно тридцати футов в диаметре, ограниченная белым меловым контуром. Ее, словно крылья, охватывали трибуны. Лишь первые ряды были прекрасно различимы, все остальные, уходящие к потолку, скрывались в полумраке. Судя по шорохам и шепотку, все места оказались заняты мяуррами, и я не сомневался, что сегодня здесь собралось все взрослое мужское население Кошачьего приюта.

Среди тех, кого я мог увидеть на достаточно хорошо освещенных трибунах, была совершенно разношерстная публика в буквальном и переносном смысле слова. Каждый прайд, каждая семья этого племени отличается друг от друга по множеству внешних признаков. Разные морды: узкие и широкие, плоские и вытянутые, похожие на тигриные или львиные, или еще на два десятка других представителей дикого кошачьего племени, населяющего наш мир. Разная шерсть: пушистые, короткошерстные, черные, белые, рыжие, полосатые, пятнистые. Разная длина и форма хвостов, лап и ушей. Все эти признаки говорили знающему человеку о родословной мяурра и его принадлежности к определенной семье и прайду.

Я худо-бедно мог понять с представителем какого прайда общаюсь, но что касается семей — был полным профаном. В каждом прайде их не меньше пятидесяти, и запомнить такое многообразие признаков… Нет. Не скажу, что невозможно, но просто это не самое важное в моей жизни.

Двое котов в золотых мантиях щедро сыпанули в жаровни лунного порошка, который тут же превратился в охряный дым и начал расползаться по помещению. Острый запах восточных пряностей, и без того сильный, показался мне едким и даже невыносимым. На мое счастье, дым не являлся наркотиком, во всяком случае, для лучэров. А вот если вколоть растворенный в воде порошок прямиком себе в вену, то «улететь» от этой дряни способен даже такой невосприимчивый к запрещенным веществам народ, как Дети Мух, как нас привыкли называть ненавистники из человеческой среды.

Судя по тому, как много кидали порошка в огонь для ритуальных воскурений в честь Двухвостой кошки, у мяурров его было в достатке. Отсюда следовало, что всегда найдется ворюга, готовый рискнуть собственной шкурой, подставиться под острые когти и стянуть унцию бесценной для наркоторговцев дряни.

Ударили в гонг. Его звук достиг наивысшей точки, отражаясь от потолка и стен певучим «ом-м-м-м», и когда он стих, шепотки и шевеление на трибунах прекратились. Двое все тех же мяуров в золотых мантиях под руки подвели к креслу третьего. Он был очень старым, сгорбленным, еле волочащим ноги, с седой, словно выгоревшей на солнце шерстью, большими ушами с кисточками, как у рыси, и облезлым, похожим на осеннюю безлистную ветку, хвостом.

Старик с трудом уселся, положив лапы на подлокотники, выпустил грозные когти, впившиеся в мягкую древесину, и, медленно подняв голову, оглядел трибуны.

Сын Луны, самый старый, самый мудрый кот, которого выбирают из шести старейшин прайдов и который определяет политику и поведение своего народа.

Почти три минуты он рассматривал тех, кто пришел, а затем заговорил.

Голос его, вопреки моим ожиданиям, оказался сильным и глубоким. Он с легкостью разносился по всему залу, и мяурры, подавшись вперед, внимали каждому слову. Я, в отличие от них, ничего не понимал. Язык мяурров — набор хриплых, мурлыкающих, шипящих грудных звуков. Родной язык уроженцев Спинотиса считается одним из самых сложных среди тех, кто населяет Рапгар. Знают его немногие, а учить почти никто не стремится — коты прекрасно изъясняются на всеобщем.

Минуты четыре я терпел, затем не выдержал и прорычал задумавшемуся Стэфану:

— Ты долго собираешься маяться от безделья?!

— Прости! Отвлекся на разговор с Анхель, — оживился он и начал переводить с половины фразы, опуская стандартное «мряу» то и дело попадающее на букве «м»:

— …они запятнали себя, запятнали свою семью, запятнали свой прайд и тех достойных мяурров, что несли ответственность за них, поручились честью за их доблесть, воспитывали и вкладывали знания. Это позор для нашего народа, когда вместо детей рождаются презренные мыши, которым не место среди гордых воинов!

По рядам пробежал первый, одобрительный шепоток, впрочем, мгновенно стихший.

— Как завещали нам великие предки, истинные потомки благородной Двухвостой кошки, лазающие по горячим скалам и охотящиеся на вепрей — гнилое яблоко следует без жалости выбрасывать. Ни я, ни старейшины, никто из моего народа — племени отважных воинов, не потерпит, чтобы преступивших хоть что-то связывало с настоящими мяуррами!

Эти слова был встречены согласным ревом. Я уже подозревал, что случится дальше, и, неприятно скривив губы, снял шляпу, бросив ее на скамью рядом с собой.

Вновь наступила оглушающая тишина, и через минуту мяурры в черном, с острыми посохами наперевес, ввели невысокого кота. На нем, к моему удивлению, не было никаких цепей. Он шел сам, без принуждения, с ровной спиной и высоко поднятой головой, с презрением покосился на тяжелую деревянную колоду, поставленную в центре круга.

— Тебя обвиняют в том, что ты запятнал свою честь недозволенной работой, — прогудел Сын Луны.

— Я не считаю ее таковой, — надменно ответил кот.

Его ответ не понравился сидящим, и зловещий шепот был тому лучшим подтверждением.

— Цирюльник! — выкрикнул толстый белый мяурр из первого ряда. — Это, по-твоему, достойно мяурра?! Мы воины, стражи, защитники, охотники, оружейники! Но не пекари, официанты, цирюльники и слуги! Это позор на твой прайд, Рмяул!

Невысокий обвиняемый спокойно встретился взглядом с белым котом и негромко сказал:

— Я не вижу позора в достойных профессиях, старейшина. Надеюсь, хоть кто-нибудь готов это понять.

— Одумайся! — вскричал мяурр с верхних рядов. — Еще не поздно все исправить! Отступись, Рмяул!