Вячеслав Седов - "Наследие" Печать Бездны - часть 1

«Ловец удачи» отошел в коридор и уселся там, где магические ауры были наиболее слабы, прислонившись спиной к прохладной стене. Его лицо стало непроницаемой маской. Он углубился в размышления, лихорадочно пытаясь найти ответ. Ничего из магических амулетов или сложной алхимии у него с собой не было, чтобы изготовить индикатор. В принципе, подошел бы и простейший…

Самым первым, прародителем тех, которые использовали маги и алхимики, была простая человеческая кровь. В стародавние времена с ее помощью эскулапы определяли хворь, поразившую пациента, а обряд был позаимствован из сакральных книг предсказателей: обычный клинок раскалялся на огне до бела и на него выливали кровь того, кто хотел узнать свою судьбу. Если все сделать правильно, и сопроводить каждую унцию нужным заклинанием, тогда на клинке по оставленным знакам можно было прочитать будущее.

Свою судьбу Карнажу узнавать было не досуг. Но, в таком положении, как говорится, утопающий хватается и за соломинку. Тем паче полукровка был далеко не человеком, к тому же, вспоминая изречения тех же чародеев: «У настоящего адепта магия в крови!», — можно было сделать простой и даже забавный вывод, что способности Феникса к чутью магической энергии содержались там же. То есть в его крови!

Более не мудрствуя лукаво, «ловец удачи» выдернул из крепления на спине куртки одно из огненных перьев, задрал рукав и сделал ножом аккуратный надрез. Накапав достаточно много крови на кончик пера, он опустил рукав и поспешил к дверям.

Осторожно просунув окровавленный кончик в замок, Феникс подождал с минуту и вынул его обратно. Кровь кипела и пузырилась. Такая реакция означала, что первичным было активное заклятие. Отметив для себя, что подобное открытие не худо бы взять на вооружение в будущем, Карнаж сжег перо над факелом и принялся набирать стержни на одну четверть, с учетом того, что магическая защита была максимально возможной силы.

Перетянув пучок стержней кожаным шнурком на два пальца от основания, «ловец удачи» подступился к замку. С предосторожностями вложив пучок в скважину он медленно продвинул его вглубь на треть. Отпустив, Карнаж сложил руки на груди и принялся расхаживать по зале, отсчитывая положенное время. Полукровка пристально наблюдал за тем, как по стержням проходила легкая вибрация. Постепенно она усиливалась. В скором времени пучок затрясло настолько основательно, что он потихоньку выходил из скважины.

— Вот ведь умник! — неподдельно изумился Феникс, обращаясь к замку, — Нет уж, жри давай!

В пару широких шагов он приблизился к двери и вогнал стержни ударом ноги в скважину. Скрежет и лязг возмутившегося от такого обращения замка отдались в стенах залы. Из скважины посыпались искры, сопровождаемые громким шипением и хлопками.

Полукровка рефлекторно отскочил в сторону, когда цилиндр замка резко вылетел наружу, отплевываясь погнутыми стержнями.

— Так то лучше, — промурлыкал себе под нос «ловец удачи», безбоязненно приблизившись к побежденному «стражу», — Итак, что мы имеем?

А имелось многое, на что стоило посмотреть. В личинку замка был встроен источник энергии, как и предполагал полукровка, черти какой давности. Таких уже давно не делали. Сама конструкция оказалась бесхитростной и позволяла замену, но из-за этого оказывалась уязвима. Зная эту тонкость, любой взломщик мог поступить также: высчитать силу заклятия барьера и грубо вломиться в замок нужным количеством индифферентного к магии металла.

Кончиком ножа Карнаж извлек небольшой белый кристалл, что застрял посреди стержней, прошивших цилиндр. С шипением, словно обжегшись об него, Феникс бросил кристалл на пол и разбил каблуком. Вогнав в освободившееся углубление нож под прямым углом к цилиндру, полукровка навалился всем своим весом на рукоять. Сухо щелкнули засовы. Двери со скрипом и скрежетом металла о камень медленно открылись.

Осветив факелом просторное помещение, заставленное металлическими стеллажами швигебургской работы и стойками с оружием, «ловец удачи» присвистнул, раскручивая на пальце за кольцо рукоятки свой нож.

Действительно, арсенал!

— Как я удачно зашел, — похвалил себя Карнаж, шествуя меж рядов клинков, покрытых пылью.

«Ловец удачи» давно искал себе подходящее оружие. Разумеется, клинок покойного наставника был выше всяких похвал, однако Киракава не раз говорил своему ученику, что меч — это очень индивидуальная вещь. Да, это было в первую очередь оружие, чье предназначение состояло так или иначе в том, чтобы отнимать чужую жизнь. В защиту или для нападения призывалось оно своим владельцем — не важно. Тем не менее, каждый должен выбрать клинок по себе, чтобы в нем выразился до конца сам владелец. Найдя подходящее оружие, также нужно осознавать, что оно является простым куском стали и железа. Если кто-то и уверял, что меч способен управлять им, то лишь подчеркивал этим слабость собственной воли и нежелание принимать на себя ответственность за свершенные деяния. Клинок во все времена был отражением сути владельца. Он, как вода, принимал форму того сосуда, в который попадал. В конце концов, решение, во имя чего обнажить заточенную сталь, принималось владельцем, и металл покорно принимал ту же судьбу. Тогда и рождалась индивидуальность меча, который мог иметь в мире с полсотни близнецов и тысячи собратьев, но, будучи единым целым со своим хозяином, становился индивидуален и уникален. Наверняка тогда и рождалась душа клинка, как отражение лица владельца на полированной поверхности. С годами она крепла все более, но беспощадное время судило разно: бывало, сломается клинок, и словно что-то в тот же миг ломалось во владельце; иногда, умрет вояка, а своенравная молва воспоет меч выше тех рук, что его сжимали; оставленный в попытке отречься от себя хозяином, меч будто засыпал — в подобной летаргии клинок оставался век от века и не приносил удачи более никому, ведь тщетны будут старания натравить на кого-то мертвого пса. И не было опаснее ошибки, чем предать клинок. Привыкший год за годом следовать повсюду за своим владельцем, впитавший в себя сок его души: все чаянья, надежды, страхи, злобу, ярость и даже любовь, — меч, порой, оказывался в верности самому себе крепче обладателя. Поэтому многие считали, что на оружие вернее полагаться, чем на любую живую тварь. Меч никогда не предаст. А те, кто утверждал во все времена обратное, могли ли они быть уверенны, что клинок перестал повиноваться их руки и быть заодно с ними только потому, что прежде они предали себя?

Оружие призывалось в этот мир из века в век не для того, чтобы слушать доводы, поддаваться уговорам и даже мольбам. И, если жадный до битвы мясник, чьи руки были по локоть в крови, мог прозреть рано или поздно, то его меч — никогда. Клинок оставлял в себе все свершенное, не позволяя его перекроить или переиначить. Поэтому лучшим было просто отставить в сторону, ведь сталь всегда непреклонна. И с той же непреклонностью она останется, как памятник, делам, через которые прошла, сколько бы ни молил былой владелец о прощении богов.