Ольга Денисова - Вечный колокол

Женский вой надрывает сердце: словно плакальщицы на тризне, они провожают Хорса в небытие — им страшно. А вдруг солнце никогда больше не глянет на Новгород? Шатровая крыша капища пылает гигантским костром, взлетающим высоко над стенами детинца, и сажа пятнает белокаменные стены посадничьего двора…

На Перыни волхвы закрывают громовержца своими телами, но падают к его ногам под градом стрел. И кровь льется на ноги бога грозы. Кровь льется со стен капища Ящера, превращенного в осажденную крепость. Но падают горящие дубовые двери…

Кровь пятнает мостовую торговой стороны, когда копыта боевых коней врезаются в толпу. Людей копьями гонят на берег Волхова и толкают в воду. Стон и плач, детские крики, и страх, страх, словно черная завеса дыма, повисают над Новгородом.

Грохот взрывов доносится с юга — каменные изваяния богов обращают в пыль пороховыми зарядами. И снова черный дым медленно поднимается в небо…

Ветры не дуют с воды, душное марево, пахнущее гарью, клубится прямо над головами, а на вечевой площади стоят темные скелеты виселиц, и тела повешенных неподвижны: словно время застыло, остановилось, оборвалось вместе с гибелью богов. И одинокий удар вечного колокола — тягучий и долгий — постепенно начинает казаться звоном в ушах.

И лишь одно огромное белое облако на фоне черной сажи и черной крови поднимается над Ильмень-озером: Михаил Архангел, словно на сказочном корабле, вплывает в Новгород. На нем алый плащ, за спиной его белоснежные крылья, огненный меч спрятан в ножны, а в руках он держит высокий крест, чуть приподнимая его над головой. Крест, пылающий белым пламенем с радужными разводами — таким огнем горит сера. И только приглядевшись, Млад замечает — нет, это всего лишь золото, не пламя.

8. За князем

Он проснулся, не проспав и трех часов — еще затемно. Рядом уютно посапывала Дана, свернувшись в клубок у него под боком. Млад выбрался из-под одеяла, укутал ее поплотней и, зевая, вышел в столовую.

Добробой топил печь и баню одновременно, при этом варил кашу, кипятил самовар, подметал полы и готовил для бани веники. Ширяй, разумеется, еще спал.

— Ты как, не простыл, Млад Мстиславич? — спросил он, пожелав Младу доброго утра.

— Да что мне будет? — махнул рукой Млад.

— А с нами когда наверх пойдешь?

— А что, уже тянет?

— Конечно, — пожал плечами Добробой.

— На Коляде, денька через три-четыре. А лучше бы — через неделю, — Млад снова зевнул. А потом похолодел: ему никогда не приходило в голову, что во время подъема шаман уязвим. Летом, когда целая деревня держит его наверху, конечно, ничего случиться не может. А что будет, когда они поднимутся втроем, и внизу никого не останется? В этот раз Родомил сумел его защитить, но если бы не поддержка богов, никто не знает, чем бы это закончилось.

Млад прикинул, кому он успел рассказать о предстоящем подъеме, кроме Даны и шаманят. Волхвам на капище? Да их разговор мог услышать кто угодно! Неужели где-то в университете у Градяты есть осведомитель? И потом, кто-то же принес медикам мазь от ожогов…

— Чаю надо выпить и к Родомилу идти… — сказал Млад, думая о своем.

— Да ты чего, Млад Мстиславич? — Добробой всплеснул руками, — Ты ж не ел ничего почти двое суток! Подожди, скоро каша поспеет, и каравая ты вчера не пробовал, и молока я принес…

Млад и забыл об этом — есть совершенно не хотелось. И когда шаманенок успел сбегать в Сычевку за молоком?

— Давай каравай с молоком, да побегу я…

— А баня? Чего я баню-то топлю?

— Успеется в баню… она еще часа три топиться будет.

— Да и Родомил Малыч спит, наверное, еще… — разочаровано вздохнул Добробой.

Млад наспех перекусил и чуть не бегом отправился к дому Родомила: ему почему-то казалось, что надо спешить. Добробой, оказывается, успел расчистить снег во дворе, и Млад покачал головой: а ложился ли парень спать?

Ветер стих, но тучи не разошлись — тусклый зимний рассвет сменялся унылым и коротким днем: не верилось, что завтра солнце поворачивает на лето. Лес чернильной полосой отделял серенькое небо от блеклой земли, и снег казался бесцветным: тоскливый, нагоняющий скуку пейзаж.

После братчины университет спал. Занятия закончились, экзамены начинались после Коляды, и отдыху радовались не только студенты, но и профессора. Сычевские мужики лопатами чистили заметенные метелью дорожки, но факультетские терема стояли засыпанными снегом по самые окна — никто из студентов не поднялся до света.

Родомил не спал, напротив, ждал Млада и не надеялся, что тот придет так скоро. Выглядел главный дознаватель неважно, и хотя старался прикинуться деятельным и полным сил, Млад видел, что его мучает боль, и от слабости ему не поднять руки над одеялом, и говорит он с трудом, преодолевая себя. Млад напрасно расстраивался: медики приставили к Родомилу сиделку — расторопную девушку из Сычевки.

Они проговорили около двух часов. Млад рассказывал о встрече наверху, о своем сегодняшнем сне, об отце Константине, огненном духе и стычке с Градятой: на этот раз он не боялся обмануться.

— Ну объясни мне, почему ты не рассказал всего этого хотя бы три дня назад, а? — проворчал Родомил, не дослушав Млада до конца, — чего вы все боитесь, а? Чего вы темните, мнетесь? Никогда не понимал волхвов!

— Мы не темним, — виновато вздохнул Млад, — мы должны быть уверены в том, что говорим. Иногда надо не только сказать, но и сделать выводы, верно? Что толку людям в моих видениях, если я сам не понимаю, что они означают? Людям надо проще…

— Людям — может быть. Но я — не люди. Мне надо не проще, мне надо быстрей. Если бы я знал все это три дня назад, все пошло бы по-другому. Князь бы никогда не согласился на сбор ополчения, и не отправил бы в Москву пушки. Война, говоришь? Большая война? Я почти не сомневался…

— Войну я увидел только вчера. И потом, будущего не знают даже боги…

— Я это уже слышал! — фыркнул Родомил, и лицо его исказилось болезненной гримасой, — мне наплевать, знают боги о предстоящей войне или нет! Ополчение не должно уйти из Новгорода, и чтобы понять это, не надо знать будущего! Даже если для этого потребуется собрать вече, ополчение не должно уйти из Новгорода…

— Ты уверен, что князь тебя послушает? — удивился Млад.

— Князь — мальчишка! Он то слушает всех, то не слушает никого. Сам он не знает, что делать, а положиться на кого-то боится. И правильно делает — ему такого насоветуют! Облепили его, как слепни, и тянут кровушку — пока не лопнут… — Родомил снова скривился, — слушай, поезжай к князю… Я не могу, а если б и мог — он меня не послушает, ты прав.