Олег Верещагин - Оруженосец

Когда солнце прошло половину пути от зенита к земле, из леса — будто сама собой! — выросла башня.

Башня была старая, приземистая, ушедшая в землю под своей тяжестью, какая–то торчащая во все стороны нелепыми углами и выступами — но, как оказалось, неожиданно крепкая. Потом, даже не поев, кое–как расседлав коней, они разбросали плащи и одеяла (всё снаряжение и оружие так и лежали в одной из оружейных комнат, Ломион Мелиссэ показала равнодушно — где; только деньги и шкурки горностаев пропали, конечно…) и свалились на них замертво. А вот проспали, кажется, часа четыре, не больше.

— Что? — снова спросил Гарав и потрогал шею. Тугая онемелая опухоль, внутри которой дёргалась боль, шла от ключицы к низу уха.

— Откуда это? — Фередир не сводил с Гарава глаз. В глазах был испуг.

Гарав открыл рот. И смолчал. Он видел, что Фередир боится.

И ещё Гарав хотелось пить. И есть.

Но ни вода, ни в спешке прихваченные сухари с копчёным мясом Гараву не были по вкусу. Более того — при воспоминании о них начинало жечь горло.

— Я поранился… когда спасал вас, — намеренно равнодушно сказал Гарав. Страх в глазах Фередира отступил, он откинулся на лавку и покачал головой:

— Я до сих пор не понимаю, как это было… — он посмотрел на свои руки и скривился. — Знаешь, меня…

— Знаю, — Гарав сел, поерошил волосы, потом рванул за них несколько раз.

Неужели так быстро?!

— Я не понимаю, куда всё делось, — признался Фередир. — От такого мне надо было или умереть… или отлёживаться в хорошей лечебнице с месяц, не меньше.

— Ты молодец, — невпопад отозвался Гарав. Тот криво усмехнулся и вздрогнул всем телом:

— Молодец… Я, Волчонок, орал и визжал, как поросёнок… Не вытерпел… А, да что там, сам знаешь.

Гарав съёжился ещё больше. Фередир думал, что его, Гарава, тоже пытали. И что он, Гарав — как и «оравший и визжавший, как поросёнок» Фередир — не отказался от своей клятвы. И что им просто повезло.

Повезло ли?

И что скажет Эйнор, когда проснётся?

— Я пойду… дров соберу… и за водой… — Гарав сказал первое, что пришло в голову. Встал, покачнулся. Удержался на ногах, поднял кувшин — пусто и чистый, они нашли его около родника за башней. Фередир тоже хотел подняться, но плюхнулся обратно и смущённо сказал:

— Я не могу… Ноги не держат почти.

— Я один, быстро, — скомкано сказал Гарав. Стараясь держаться прямо, пошёл из полукруглого зала к выходу — в небольшую прихожую, где догнивали остатки разбитых дверей. От них на каменном косяке сохранились только вросшие в гранит рыжие от ржавчины петли.

Голова кружилась. Хотелось пить и есть. И Гарав знал — чего ему хочется.

Языком он потрогал зубы. Усмехнулся. Глупости какие. Нет там никаких клыков. Не нужны для этого клыки.

Снаружи начинало темнеть, и Гарав хотел было шагнуть туда — но услышал, как захрапели кони. И остановился, поняв — кого они боятся. В этот момент лицо мальчишки было страшным и горьким.

— Как быстро… — прошептал он вслух.

Гарав шагнул к лестнице, начинавшейся за его спиной — лестнице на верхние этажыи башни. Толкнувшееся человеческое любопытство заставило его босую ногу встать не на нижнюю ступеньку, открывающую путь на первый этаж, к друзьям, а наверх, по винтовой лестнице, заключенной в башне. Мальчишка тихо преодолевал виток за витком, поднимаясь всё выше. Некоторые комнатки–каморки, прилепленные к башенной стене, были открыты — и Гарав в них заглядывал. Ничего. Лишь мусор, пыль. Комнаты были нежилыми и пустынными, выглядели заброшенными и больше всего навевали мысль о средневековых привидениях. Он невольно ускорил шаг. Лишь одна каморка, почти под самой крышей, была заперта. И что странно — заперта снаружи, а не со стороны комнаты, засовом. Мальчик положил ладонь на шершавый металл, намереваясь сдвинуть запирающий язык в сторону, как вдруг за дверью послышался стон. Не человеческий, а тонкий, кошачий, и в то же время не кошачий. От стона веяло могильным холодом. И вот что–то приблизилось к двери, припало к ней с той стороны.

— Гарааааааав… мальчик мой… — раздался странный шепот. Именно шёпот, слова вслух, не мысли. — Ты пришел ко мне? Рано. У тебя есть один час. Потом ты умрешь. И родишься заново. А те, кого ты любишь, тоже умрут. Насовсем. Кого ты любишь, Гарав, ты решил? Остался всего час…

Чувствуя, как кожу покрывают мурашки, мальчишка попятился, пока не уперся спиной в гранит. Кувшин выпал из разжавшихся вспотевших ладоней и звонко лопнул, ударившись о ступени, осколки запрыгали в них.

— Ломион! — отчаянно крикнул он. — Чего ты хочешь, Ломион Мелиссэ?! Мы в расчёте!!! Я отдал тебе свою кровь, а на них — на них договора не было!!!

— А я их и не трону, — засмеялась Ломион Мелиссэ. — Это ты их мне отдашь. Сам. Я же говорила тебе, а ты не верил… И большое тебе спасибо за то, что помог мне перебраться сюда. Ты ведь возьмёшь меня с собой и дальше, да?

Дверь вздрогнула. Гарав опрометью бросился назад по лестнице.

Первое, что его встретило в зале — был взгляд Эйнора.

— Осталось не больше часа.

Эйнор рассматривал шею сидящего на скамье Гарава. Фередир, бросая на друзей взгляды, полные ужаса, ходил по залу, позвякивая металлом. Его пошатывало, но он ходил и ходил.

— И что… потом? — в горле Гарава пискнуло.

— Потом ты станешь упырём, — спокойно ответил Эйнор. Гарав коротко передохнул и спрятал лицо в ладонях.

— Тогда уезжайте, — сказал он. — Скачите отсюда.

— Бессмысленно… — пальцы Эйнора чуть надавили на опухоль, боль отпустила, но ненадолго. — Если эта тварь тут, то она просто так не отцепится… Как ты ухитрился–то?! Это же нужно самому… — Эйнор осекся, глядя в макушку Гараву. — Посмотри мне в глаза, — голос нуменорца стал жёстким.

— Эйнор, — быстро сказал Фередир, пятясь от дверного проёма, кое–как заставленного обломками и подпёртого досками. — Эйнор. Эйнор, она идёт сюда.

Он вытягивал меч и вздрагивал.

Эйнор поднялся. Сверкнул Бар. Гарав поднял лицо.

— Мальчи–и–ики–и–и… — голос за дверью был похож на звон хрустального колокольчика. — Мальчики, я иду… — послышался нежный смех. — Вы уже решили, кого отдадите мне первым? Эй–н–о–о–ор… Га–рав… Фе–ре–ди–ир… — снова смех. — Я никого не забыла, нет? Вы даже представить себе не можете, ЧТО вас ждёт. Даже представить не можете, КАК вам будет больно и страшно.

Импровизированная «дверь» рыссыпалась инеистым вихрем.

В зелёный луч света, упавший из промёрзшего насквозь помещения, которое было прихожей, шагнула девушка. И подняла голову.

— Гарав, — сказала Мэлет. — Вот и я. Я тебя нашла. Ты рад? Иди же сюда… пёсик. К хозяйке. ИДИ.