Дарья Кузнецова - Я выбираю свободу!

Увидев, чем я занят, она отчего-то смутилась и, быстро сгрузив на стол поднос, направилась ко мне с явным намерением портрет отобрать.

— Извини, я здесь давно уже не была, не подумала убрать.

Я не стал сопротивляться, спокойно вернул вещь, но задумчиво проговорил:

— Значит, не слухи.

— О чем ты? — настороженно уточнила Тилль, пряча портрет в сундук.

— Достоверных сведений о женщине в его окружении не было, но ходили слухи о некой особе, к которой он неравнодушен, — спокойно пояснил я. Целительница смешалась, отводя взгляд, а я осторожно привлек ее к себе.

— Эта серьга в ухе что-то значит? — уточнил тихо.

— Это намек на обручальные браслеты, — смущенно проговорила Тилль мне в грудь, не решаясь поднять голову. — Я и забыла о ней уже, настолько привыкла.

— Значит, тот протест против смерти…

— И протест, и папиросы, — со вздохом согласилась она. — Это его привычка. Мне казалось, так он становился чуть ближе. Глупо.

— Ты… любила его? — все-таки сумел задать этот вопрос. Постарался, чтобы голос звучал спокойно, но я всегда был плохим лицедеем, и недовольство все-таки проскользнуло.

— Ревнуешь? — с непонятным выражением спросила она, продолжая прижиматься ко мне.

— Ревную, — признал очевидное. Глупо ревновать к мертвецу, я прекрасно это понимал. Понимал, но — ничего не мог с собой поделать. Хотелось вырвать память из ее сердца, сжечь и развеять пепел, чтобы ни с кем не делить любимую женщину даже в мелочах.

Но я также понимал, что делать это нельзя ни в коем случае. Нельзя давить, ругать, требовать — потому что тогда мертвец победит.

Несколько секунд мы помолчали, а потом Тилль заговорила.

— Знаешь, почему он так гордился этим ухом и принципиально не хотел его лечить? — неожиданно уточнила она. Видимо, мое молчаливое недоумение было достаточно красноречивым, потому что другого ответа ждать не стала. — Это напоминание о том, во имя чего он сражался. Ир получил от отца за то, что вступился за женщину, которую тот чуть не убил.

— Владыка, конечно, был не самым приятным типом, — задумчиво возразил я. — Да что там, редкой падалью. Но упрекнуть его в жестокости по отношению к женщинам сложно, в этом он всегда оставался нормальным светлым. Как ни странно, все его многочисленные жены уходили за Грань без его участия, это даже я признаю.

— Ну да, — нервно хмыкнула она. — К эльфийкам он, может, и относился бережно, но заступился Ир за человеческую женщину.

— Поучительно, но какое это имеет отношение к предыдущему разговору?

— Самое прямое, — вздохнула Тилль. — Если отбросить вопросы совести, даже если бы он был жив, я все равно выбрала бы тебя. Потому что его приходилось делить со всем миром, для него на первом месте стояла все-таки идея, а потом уже я и друзья. А ты ради меня готов отказаться от этого самого мира. Понимаю, это чудовищно эгоистично, но ничего не могу с собой поделать. Меня, наверное, оправдывает только тот факт, что я тоже готова отказаться от всего, лишь бы ты был рядом. — Она слегка отстранилась, чтобы заглянуть мне в глаза, ласково провела ладонью по щеке, от подбородка к виску и дальше, зарылась пальцами в волосы. — Люблю тебя. Очень люблю!

Самым лучшим ответом на эти слова мне показался поцелуй. Глубокий, нежный, долгий и вполне красноречивый.

А ревность… думаю, я сумею удержать себя в руках и дождаться, пока чужое лицо сотрется из ее памяти само собой благодаря времени. Главное, у меня есть неоспоримое преимущество перед этим соперником: я рядом с Тилль и могу помочь ей забыть прошлое.

— Там чай остынет, — предупредила она, когда я отстранился, чтобы подхватить ее на руки.

— Ну уж подогреть воду мне сил хватит, — насмешливо фыркнул в ответ, направляясь с ценной ношей к кровати.

Тилль

— Все будет хорошо, — уже не в первый раз тихо проговорила я.

— Ты успокаиваешь меня или себя? — со вздохом уточнил Бельфенор.

— Обоих. Я, думаешь, не волнуюсь? Я ей номинально без пяти минут мама, а при этом на полвека моложе, — проворчала недовольно. Стихийник насмешливо хмыкнул, покрепче прижимая меня к себе.

На широкой платформе, новенькой и чистой, встречающих хватало. Некоторых ждали родные, остальных — официальные представители городских и государственных властей, возглавляемые Валлендором.

Присутствовал и эль Алтор со своими пациентами. К его внуку и двум малолетним преступникам присоединился и тот мальчишка-вещевик, присланный на заклание от светлых. Подробно о его проблемах менталист не рассказывал, но и так было понятно: никому не нужный сирота, с раннего детства живущий у каких-то дальних родственников, не может вырасти абсолютно благополучным и счастливым существом.

И это только постоянные пациенты, а помимо них светлый регулярно возился с остальными детьми войны. Кажется, в своем затворничестве он настолько удалился от мира, что успел соскучиться по важному и настоящему делу, а теперь с удовольствием наверстывал упущенное.

Сейчас, впрочем, трое пациентов выглядели значительно лучше, чем прежде. Инталор улыбался окружающему миру, вещевик не втягивал голову в плечи, а Танагриаль то и дело косилась в нашу сторону, и в ее взгляде не было ненависти, только задумчивый опасливый интерес. Лишь Лантаин оставался по-прежнему безучастным ко всему, но и случай его был гораздо тяжелее, чем у прочих.

Подумав и обсудив все с древним менталистом, мы пришли к выводу, что Фелю пока не стоит пытаться наладить общение с внучкой. Собственный страх он преодолел, а перед дальнейшим сближением следовало решить вопрос с ее матерью, чтобы не оставлять между родственниками вопросы и недомолвки.

Тяжело фыркающий и отдувающийся поезд причаливал к платформе целую вечность. Тормозил медленно, натужно, издалека и к станции подползал самым малым ходом. Огромная грузная черная машина тянула за собой добрых три десятка вагонов, большинство из которых — грузовые. Пассажирские в большинстве своем тоже были переоборудованы из грузовых, комфортом там даже не пахло, но сейчас это мало кого волновало: пассажиры ехали домой.

Поезд последний раз особенно шумно выдохнул и замер. Начали с лязгом открываться двери, выпуская наружу оживленную толпу, нагруженную немудреными пожитками. Над платформой тут же поднялся многоголосый гомон, состоящий из радостных возгласов, окриков, счастливых слез тех, кому повезло дождаться своих. Усиленный магией голос Валлендора просил прибывших работников собраться на площади, и те, кого здесь не ждали близкие, широким ручьем потянулись к спуску с платформы, чтобы не мешать согражданам искать друг друга.