Роберт Говард - ЛИК СМЕРЧА. Сага выжженных прерий

Бах! Мы съехали с дороги, врезались в дерево и перевернулись.

Смеркалось, я выполз из-под обломков и снял с шеи колесо. Я стал искать останки Сопи и нашел их сидящими в задумчивости на разбитой фаре.

— Мог бы поинтересоваться, не ушибся ли я, — упрекнул я приятеля.

— Ну и какая разница? — жалобно спросил он. — Мы разорены. Нет у меня никакого состояния!

— Во всяком случае у меня остались часы Юна Че.

Я полез в карман и дико взвыл. Видно, часы приняли на себя основной удар. У меня на ладони лежала лишь пригоршня пружинок, колесиков и другой металлической дребедени, по которой невозможно было определить, имеет все это барахло отношение к часам или нет.

А потом в сумерках можно было наблюдать, как в сторону побережья спешат две фигуры, оглашая окрестности угрозами страшной мести.

Бой без правил

Я с самого начала невзлюбил человека, который должен был судить мой поединок с Мазилой Харпером в Шанхае. Звали его Хулихан, и так же, как и я, он был моряком и боксером. Это был огромный рыжеволосый человек-горилла с руками, похожими на покрытые шерстью окорока, и нахальной походкой, от которой меня бесило. Он вел себя так, будто был королем в порту, а этот титул всегда принадлежал мне.

Не выношу таких самодовольных болванов и очень горд тем, что не страдаю излишним самомнением. Из моих слов никто бы никогда не узнал, что я самый сильный боец с самого боевого корабля из всех плавающих судов и что меня боятся все задиры от Вальпараисо до Сингапура. Я такой скромный, что нарочно принижаю свои достоинства.

Рыжий Хулихан достал меня своими наглыми приказами. Он их выкрикивал, как из рупора. А когда выяснилось, что они с Харпером плавали на одном судне, выходки Хулихана стали просто невыносимы.

А узнал он об этом в третьем раунде, пока отсчитывал положенные десять секунд Харперу, который подбородком остановил мой чудовищный хук слева.

— Семь! Восемь! Девять! — отчеканил Хулихан, а затем прервал отсчет и полюбопытствовал: — Черт подери! Ты случайно не тот Джонни Харпер, что был боцманом на старине «Сайгоне»?

— Угу! — промычал Харпер.

— Ты что, Хулихан? — рявкнул я недовольно. — Давай считай!

— Я — судья в этом матче. — Он презрительно посмотрел на меня. — А ты занимайся своим делом. Ей-богу, Джонни, не видел тебя с тех самых пор, как удрал из тюрьмы в Калькутте.

Но Джонни наконец-то поднялся на ноги и изо всех сил старался увильнуть от моего заключительного удара, и это бы ему не удалось, если б не гонг.

Хулихан помог Харперу добраться до своего угла, и там они продолжали оживленно беседовать до начала следующего раунда. Вернее, говорил один Хулихан, Харпер не мог наслаждаться беседой, так как три его зуба торчали из моей перчатки.

Весь четвертый раунд, пока мы молотили друг друга, я слышал голос Хулихана.

— Не дрейфь, Джонни, — болтал он. — Я прослежу, чтобы все было по-честному. Давай бей левой! Этот удар правой в живот — пустяк для нас. Не обращай внимания на удар по корпусу. Он наверняка скоро устанет.

Вне себя от злости, я повернулся к нему и сказал:

— Слушай, рыжий бабуин! Ты кто: судья или секундант?

Не знаю, что он собирался ответить, потому что в этот момент Харпер воспользовался тем, что я отвлекся, и со всей силы заехал мне в ухо. Обалдев от такого вероломства, я развернулся и всадил свой кулак ему в живот по самый локоть. Мазила тут же стал приятного зеленого цвета.

— Прижмись к нему, Джонни, — подначивал Хулихан.

— Заткнись, Рыжий, — прошипел Харпер, пытаясь войти в клинч. — Ты его заводишь, и он вымещает злость на мне!

— Ничего, мы этого не боимся, — начал было наш судья, но в этот момент я огрел Харпера по уху убойным ударом справа, и он нырнул головой в пол, к явному неудовольствию Хулихана.

— Один! — завопил рефери, делая отмашку рукой, как флажком. — Два! Три! Вставай, Джонни, эта макака не умеет драться.

— Может, он и не умеет, — промямлил Джонни обалдело, оторвав голову от пола и кося глазом в мою сторону, — но если он еще раз так ударит, то скоро я буду плясать на своих похоронах. А я не люблю танцы. Можешь считать хоть до утра, Рыжий, но для меня бал окончен!

Хулихан недовольно фыркнул, схватил мою руку и поднял ее.

— Дамы и господа! — заорал он. — С большим сожалением объявляю, что эта тупоголовая горилла победила!

С гневным ревом я выдернул руку и вмазал Рыжему по хоботу, отчего он упорхнул за канаты головой вперед. Прежде чем я успел наброситься на него сверху, меня схватили десять полицейских. Массовые драки — обычное дело для «Дворца развлечений», поэтому антрепренер заранее подготовился. Пока я разбирался с этими безмозглыми болванами, Хулихан поднялся из груды обломков и тел и попытался пробраться на ринг, издавая при этом бычий рев и брызгая кровью в разные стороны. Но уйма народу налетела на него и с криками оттащила назад.

Тем временем человек сорок пятьдесят из числа друзей хозяина заведения пришли на выручку полицейским, и я как-то незаметно оказался в раздевалке, лишившись возможности выместить на туше Хулихана свой праведный гнев. Его вытащили из зала через один выход, а меня проводили через другой. Им всем здорово повезло, что я оставил своего белого бульдога Майка на «Морячке».

Я был настолько взбешен, что одевался с большим трудом, и к тому времени, когда я закончил сборы, в здании никого, кроме меня, не осталось. Скрипя зубами, я решил отправиться на поиски Рыжего Хулихана. Шанхай был слишком тесен для нас двоих.

Направляясь к двери в коридор, я вдруг услышал чьи-то шаги на улице. Внезапно задняя дверь в раздевалку с шумом распахнулась. Полагая, что это явился Рыжий, я резко обернулся и поднял кулаки, но тут же в удивлении замер.

Это был не Рыжий, а девушка. И очень хорошенькая. Но сейчас она была бледна, напугана и тяжело дышала. Она закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.

— Не дайте им схватить меня! — прошептала она.

— Кому? — спросил я.

— Этим китайским дьяволам! — выдохнула она. — Этим ужасным бандитам Ван Йи!

— Кто они такие? — поинтересовался я, сильно озадаченный.

— Тайное общество злодеев и убийц! — пояснила девушка. — Они гнались за мной по переулку. Они замучают меня до смерти!

— Ничего у них не выйдет! Я их по полу размажу. Дайте-ка, я выгляну на улицу.

Я отодвинул девушку в сторону, открыл дверь и высунул голову на улицу.

— Никого не видно.

Она прислонилась к стене, одной рукой держась за сердце. Я посмотрел на нее с состраданием. Красотка, попавшая в беду, всегда найдет отклик в моей широкой мужественной душе.