Павел Виноградов - Хозяин Древа сего

Черный, в закопченных доспехах, еще дымящийся Ланс, стоял рядом с обугленным трупом своего коня и звал в пространство, запрокинув голову с выжженными глазами. Его вопль был столь страшен, что на мгновение остановил сражение, но захлебнулся в стоне, и рыцарь упал, чтобы больше не подниматься.

Однако призыв возымел действие. Второй ворон Дыя словно бы споткнулся в воздухе и стремительно спикировал на землю. Ударившись об нее, он вызвал бесшумный взрыв, будто потусторонний фейерверк забил на этом месте. И в сумасшедшем этом сверкании поднялся величавый воин в алой мантии и стальном шлеме, увенчанном золотой короной. Черная борода развевалась в порывах злобного ветра, тускло блистал панцирь, на который накинута была медвежья шкура, свирепая пасть зверя щерилась с плеча.

— Артхур здесь! — глухо возвестил воин, взмахнув огромным двуручным мечом. — Слава герою, что вызвал меня! Я за тебя отомщу!

— Дый! — закричал он так, что чуть не обрушил горы, — Я не раб твой больше! Время пришло!

— Раз пришло, так иду! — рухнул на него громовой ответ Владыки Шамбалы.

Он появился посередине битвы, словно был тут всегда — гигантский, страшный, безумно раскачивающий тремя головами, которые, казалось, поднялись превыше горных вершин. Все его многочисленные руки протянулись к Артхуру, который бросился в жуткие эти объятия, словно встретил давно потерянного брата. С другой стороны к Дыю с ревом устремился верховой Зургай. Остальные, опустив оружие, с ужасом и восторгом вперились в зрелище битвы титанов.

— А вот теперь пора, — произнес Аслан, хватая за пояс Варнаву, тоже бросившегося было на Дыя, — Пошли, там ты убьешь его вернее.

— Ты прав, — кивнул монах. — Веди.

Они исчезли. Событие это прошло никем не замеченным — все следили за боем вождей. Впрочем, не все: Палден внимательными раскосыми глазами углядел за рядами противников Кару, которая тоже увлеклась зрелищем. Страшный монгол злобно ухмыльнулся и достал из-под полы халата свернутый аркан. Раскрутил, метнул, да так, что тот, змеей прочертив воздух над полем битвы, безошибочно упал на прелестную головку Кары, тут же смертной хваткой сдавив хрустнувшую шею. Дива не успела издать ни звука, как неодолимая сила рванула ее по направлению к Палдену, который тянул и тянул веревку, словно тащил очень крупную рыбину. Успевшие среагировать рабы Синего пытались сдержать неумолимое это движение, но с силой волшебного оружия бороться было бессмысленно. Демоница буквально взвилась над войсками, сделала огромную дугу в воздухе, напоминая со своими восемью руками огромного паука, и, уже мертвой, приземлилось прямо к ногам Палдена, хохотавшего в полном восторге. В его руках уже был длинный кинжал. Одним движением разорвав на жертве платье, он обнажил ей грудь и глубоко всадил лезвие. Вырвав левой рукой трепещущее, исходящее паром в холодном воздухе сердце, протянул его в ту сторону, где должно было находиться вставшее уже солнце, скрытое в грязновато-красном свечении, и стал что-то ритмично выкрикивать.

Но не довелось ему закончить ритуал — у одного из выходов Шамбалы возник сам Синий. В своих нелепых желтых штанах и драгоценной тиаре, он все равно был прекрасен и достойно смотрелся среди скал, сияющих в разреженном воздухе. Но лицо его было ужасно, ибо смотрел на останки Кары, слабо подергивающиеся на окровавленном снегу. Резко подняв большой позолоченный лук, усеянный драгоценными камнями, он со стоном натянул его до предела, и пустил стрелу, с пронзительным воем влетевшую прямо в раззявленный рот Палдена, самозабвенно взлаивающий заклинания. Они оборвались, будто обрезанные ножом, наконечник стрелы показался из затылка. Страшный монгол повалился на изуродованное тело Кары, составив вместе с ней омерзительную композицию.

Но и Синему не судьба была долго печалиться о потере и радоваться отмщению. Барон, обернувшийся на эскападу Палдена, при виде кровавой развязки глухо взревел и поднял с земли увесистый камень. С очередью невнятных ругательств, среди которых преобладало слово «мать», изогнулся, как дискобол и с силой вытолкнул снаряд по направлению к Синему. Камень громко зашуршал в воздухе, мерцающей звездой направляясь прямиком в голову дива. Тот вскрикнул и рванулся в сторону с такой скоростью, что мгновенно ушел с траектории полета. Однако снаряд, словно видя цель, отклонился, нагнал жертву и с хрустом вонзился ей в затылок. Тиара слетела, брызнули кровь и мозговое вещество, Синий пошатнулся и свалился ничком.

При виде кончины обоих своих богов бритоголовые в ужасе попадали на землю, где их голыми руками и зубами приканчивали рехнувшиеся в конец поклонники Николая. Некоторые адепты Синего бежали к ближайшей пропасти и бросались туда, другие находили более изысканные способы самоубийства. Вскоре в живых никого из них не осталось. Но и безутешные фанатики павшего художника не захотели оставаться в живых после гибели своего кумира — все до одного скинули себя в пропасть вслед за своими врагами. Будь здесь Варнава, уж он бы произнес какую-нибудь эпитафию, но тот был уже очень далеко.

Вместо него сказал Барон:

— Мерзавец! — и плюнул в направлении синеющего трупа. — Твой прототип куда больше похож на бога, чем ты на человека!

Немного помолчав, продолжил с некоторой задумчивостью:

— Вообще-то, по-моему, это должен был сделать Зургай… Но, в конце концов, меня же считали в Стволе его воплощением, так что сие мне по чину.

С этими словами Барон вскочил в седло и вновь устремился в бой.

К этому времени битва снова стала всеобщей, обходя, впрочем, центр, где в смертельной схватке сошлись три претендента на трон Шамбалы. Там была, как выразился бы Аслан, «неразволОчная». Оба героя секли мечами, как безумные, так, что монструозное тело Дыя несло немалые потери — уже несколько отрубленных рук и пальцев валялись на снегу. Но трудно приходилось и его супостатам: Зургай потерял коня и припадал на раненую ногу, а Артхур, уже без шлема и короны, истекал кровью из глубокой раны в голове. Чем закончится дикая эта рать, сказать было невозможно — никто из троих полумерами ограничиваться не собирался.

В это время Пылающий Принц, собрав оставшихся на лошадях своих воинов и осиротевших соплеменников Ланса, повел их в атаку на левый фланг противника. К ним присоединился и Барон с конными монголами. Этот фланг упирался в бездонную попасть, куда только что летели тела бритоголовых. Держали его не летучие эйнхерии, а демоны и воины из Теней под водительством двоих Продленных. Первый, в одеждах монаха и красной шапке, был невысок, но скроен ладно. Его лицо было странно: в фас казалось грубым — носатое, губастое и слегка оплывшее, черные толстые усы по-тараканьи топорщились, щеголеватая ассирийская бородка нелепо свисала. Но стоило ему повернуться, лицо становилось тонким и резким, аскетический этот профиль мог принадлежать и воину, и поэту. Он кричал что-то повелительное на нескольких языках и пускал в наступающего противника стрелу за стрелой. Второй, рослый мужчина со светлой бородой и пустым взглядом голубых глаз, одет был в длинную серую шинель и пилотку с орлом и «мертвой головой». Сидя на мохнатой низкорослой лошади, отдавал приказы на лающем наречии, подкрепляя их взмахами длинного тонкого палаша.