Тим Хэй - Оставленные

– Я обязательно позвоню мистеру Карпатиу как-нибудь на днях, – сказала она.

Бак подавил в себе желание сказать ей о ближайших перспективах Карпатиу. Вряд ли у него найдется для нее время.

Хлоя собралась было последовать вслед за Хетти к лифту, но вдруг она захотела сказать что-то Баку. Он был поражен, когда услышал ее слова:

– Я на минуту, можно, папочка? Я скоро вернусь. Баку польстило, что Хлоя задержалась, чтобы попрощаться с ним лично. Она была очень взволнована, голос ее дрожал, когда она вежливо сказала ему, что у нее был прекрасный день. Он постарался продолжить разговор.

– Ваш отец произвел прекрасное впечатление, – сказал он.

– Я знаю, – ответила она. – Особенно в конце.

– Мне кажется, вы во многом с ним согласны?

– Вам так кажется?

– Конечно. Я сам очень много думал над этим. Хотя, наверно, какое-то время ему было с вами трудно, да?

– Было. Но больше нет.

– Почему нет?

– Вы же видите, как много это для него значит. Бак кивнул. Казалось, она снова занервничала. Он взял ее за руку.

– Мне было очень приятно провести время с вами, – сказал он.

Она рассмеялась, как будто смущенная собственными мыслями.

– В чем дело? – пристал он к ней.

– Ничего, просто глупость.

– Так в чем же дело? Мы оба говорили сегодня много глупостей.

– Я чувствую себя неловко, – сказала она. – Я вас встретила, и вот мы расстаемся. Если вы будете в Чикаго, позвоните мне.

– Обещаю, – ответил Бак, – Не знаю точно, когда, но раньше, чем вы думаете.

Глава 22

Бак плохо спал. Отчасти он волновался из-за утреннего сюрприза. Он надеялся, что Хлою это обрадует. Однако по большей части его души была занята мыслями о чудесах. Если то, что говорил Рейфорд Стил, справедливо – а Бак инстинктивно чувствовал, что если это истинно хотя бы отчасти, то в этом и вся истина, – то почему Баку понадобилась вся жизнь, чтобы прийти к этому? Может быть, он стремился к этому всю жизнь, не сознавая, чего он ищет?

Даже капитан Стил, организованный, аналитичный человек, упустил это в свое время. А теперь он утверждал, что стал поборником, почти фанатиком этих идей. Бак так разволновался, что встал и стал расхаживать по комнате. Однако странно: он не чувствовал себя подавленным, униженным – его переполняли чувства. Еще несколько дней назад все это не имело для него особого смысла, и теперь, впервые после того, как он побывал в Израиле, оказалось, что он не в состоянии отделить себя от тех событий.

Нападение на Святую Землю стало водоразделом в жизни Бака. Он посмотрел в лицо смерти. Он должен был признать, что на пыльные холмы обрушился небесный огонь, что-то внеземное, сверхъестественное, идущее непосредственно от Бога. Впервые в жизни он постиг, что существуют необъяснимые вещи, которые не могут быть подвергнуты научному анализу и оценке на основе тех подходов, которые преподаются в университетах.

Бак всегда гордился тем, что он слегка сторонился академической традиции, включая в свои статьи элементы общечеловеческого, даже бытового подхода, в то время как другие журналисты встречали это в штыки. Такие приемы позволяли читателям отождествлять себя с ним, ощущать вкус и аромат вещей, представляющих для них непосредственный интерес. Но даже после того, как смерть дохнула на него, он был в состоянии скрывать от читателей страх перед Богом, который подспудно вошел в его плоть и кровь. Теперь эта разделенность бытия стала для Бака немыслимой. Как он мог описать то самое важное событие своей жизни, которое так сильно затронуло его, и вместе с тем, скрыть сумятицу, царившую в его душе?

Он чувствовал, что в течение всего нескольких часов он подошел к рубежу. Он еще не был готов молиться Богу, обращаться к Тому, Кем он так долго пренебрегал. Даже после пережитой им страшной ночи в Израиле, когда он убедился в существовании Бога, он так и не стал молиться. Почему он такой? Буквально все в мире, способные быть интеллектуально честными по отношению к самим себе, после той ночи должны были согласиться, что Бог существует. Удивительные стечения обстоятельств случались и прежде, но это событие противоречило всем законам человеческой логики.

Победа над могущественной Нордландией была, конечно, неожиданной. История Израиля изобиловала такими легендами. Но как это было возможно: не обороняться и при этом не понести никаких потерь? Если исключить прямое вмешательство Бога, это было выше всякого разумения. Почему же, удивлялся Бак, почему же тогда это не оказало более сильного влияния на его понимание событий? В темноте и одиночестве он пришел к мучительному осознанию того, что много лет тому назад он разложил по разным ячейкам, разделил перегородками основные потребности человека, а этому нашлось совсем маленькое место. Как это характеризует его? Каким жалким недочеловеком стал он, если даже израильское чудо – а иначе это назвать нельзя – не растопило холод его духа по отношению к Богу?

Не прошло и несколько месяцев, как произошло массовое исчезновение людей по всему миру. Несколько десятков людей исчезли из самолета, пассажиром которого он был. Что ему еще было нужно? Жизнь его уже была похожа на фантастический триллер. Он пережил самое катастрофическое событие в истории, не вникая глубоко в его суть. До Бака вдруг дошло, что за последние две недели у него не было ни секунды, чтобы спокойно все обдумать.

Если бы он не был свидетелем личных трагедий, может быть, он смог бы более глубоко осмыслить то, что представлялось превращением вселенского порядка в хаос.

Он захотел встретиться с этим Брюсом Барнсом, даже не делая вид, что собирается проинтервьюировать его для статьи. Теперь Бак искал ответы на личные вопросы, ответы, которые удовлетворили бы его самые глубокие потребности. Долгие годы он отвергал идею личностного Бога. А если и допускал, что Он существует, то Бак в Нем не нуждался. Он привык к такому отношению к Богу. Капитан Стил говорил о том, что каждый человек – грешник. Бак не заблуждался на этот счет. Он знал, что его жизнь не соответствует стандартам учителя воскресной школы. Но он всегда надеялся, что когда он предстанет перед лицом Бога, все доброе в нем перевесит все плохое, что по сравнению с другими он окажется ничуть не хуже. И этого ему было вполне достаточно.

Теперь, если верить Рейфорду Стилу и всем тем стихам из Библии, которые он цитировал, уже не имело значения, насколько хорош он сам по себе или в сравнении с другими. Одно древнее выражение поразило его и теперь не выходило из головы: "Нет праведного ни одного…^. Может ли он сделать еще шаг и признать, что ему необходим Бог, прощение, Христос?

Возможно ли это? Может быть, он пришел к тому, чтобы стать новообращенным христианином? Он почувствовал облегчение, когда Рейфорд Стил употребил это слово. Бак читал, и даже сам писал о людях "такого типа", но даже на своем уровне вселенской мудрости он никогда не мог понять эту фразу. Термин "новообращенный" казался ему чем-то похожим на термин "ультраправый" или "фундаменталист". Теперь, если он сделает шаг, о котором никогда прежде не думал, если он не сможет отвернуться от истины, которую теперь уже не в состоянии игнорировать, ему придется также взять на себя миссию нести в мир знание того, что на самом деле означает это слово. Наконец, Бак задремал на кушетке в гостиной, несмотря на то, что лампа светила ему прямо в лицо. Он крепко проспал пару часов и проснулся как раз вовремя, чтобы успеть в аэропорт.