Жанна Пояркова - Дети Лезвия

— Плата… — прошуршали мертвые губы Делла Мор; она вытянула руку, улавливая последнее тепло даройо.

Мэрион прохрипел что-то, а потом его глаза взорвались. Триэр чуть заметно вздрогнул от неожиданности; брызги налету замерзли алыми бусинами и некоторое время катились по скользкой дороге. Все тело раненого вспучилось язвами, кости ломались, разрывая кожу острыми осколками, пальцы и губы почернели. За один момент по нему пробежала разрушительная волна, а потом он просто разлетелся на куски. Делла Мор сжала кулак, и меня пробрала дрожь — подобное она могла бы проделать с любым из нас. Триэр медленно снял окровавленные перчатки и небрежным жестом бросил их туда, где должно было лежать тело Мэриона. Их тихий шелест, казалось, разнесся по всему городу. Эхо…

— Вот теперь ты убила всех истинных Детей Лезвия, — зловеще подытожил Сэтр гибель своего союзника, разворачиваясь к Триэру.

Я видела, как лучник поднимает голову, почувствовав опасность, но он двигался слишком медленно, то ли увлеченный ритуалом, то ли просто слишком уставший для того, чтобы предвосхитить действия Сэтра. Невозмутимый взгляд остановился на фигуре атакующего даройо, зрачок сжался в точку. Адепт повернул ладони, и я поняла, что в этот раз Черный Лучник увернуться не успеет.

— Ариох!!! — закричала я, бросаясь на Адепта и увлекая его на землю.

Мощь удара меня оглушила. Кровь закипала, желая пронзить острыми фонтанчиками тело, все внутри бунтовалось, и даже тай-су не сдерживало безумие. Я кашляла, чувствуя во рту обрывки каких-то тканей, алые сгустки, привкус разложения. Магия задела нескольких любопытных горожан, и они развалились кровавой пылью. Сэтр что-то говорил, но я ничего не понимала, бросив все на защиту, на то, чтобы остаться в живых. И это было сложно… Триэр мог бы выстрелить в спину Адепта, помогая, но он никогда бы этого не сделал — это была только наша битва. Моя и Сэтра. Битва лучших из клана. Кожа на спине лопалась, издавая отвратительный звук, от которого к горлу подкатывала тошнота.

«Я слушаю тебя»

«Отбери у него свой дар… Вот мое желание…»

Смех Ариоха звучал серебристыми порезами, падающими сверху листьями-бритвами, он окутал площадь, Триэра, меня, Сэтра. Я видела небо Беара, лежа на спине под ударами Сэтра, и задыхалась в своей собственной крови. Небо… Натиск внезапно ослабел, Адепт отпустил меня. Я знала, какое желание исполнил для него Ариох, догадаться было нетрудно. Любой, совершающий убийства, противоречащие Заповедям, должен был сойти с ума или погибнуть, он терял силу, растрачивал магию, потому что это обратный Пути процесс. С Сэтром этого не произошло, что с самого начала удивляло, заставляя сомневаться в собственной правоте. Но после встречи с Лордом Хаоса все прояснилось. И теперь я пыталась приподняться, чтобы заглянуть в глаза Адепта, когда он встретится с грузом своих преступлений, с неоправданными надеждами и тяжестью собственного предательства. Ради этого стоило умереть, это точно.

Дыхание вырывалось из его груди со странным свистом. Кони Делла Мор ржали, глядя, как он сидит на земле, сгорбившись и затихнув. Руки Сэтра висели вдоль тела, он больше не пытался атаковать меня, а темная и неровная корка крови, нанесенная в соответствии с ритуалом Рра-мих, контрастировала с бледным телом. Свет человеческого мира был безжалостен — под лучами солнца, старающимися растопить холод Девы-Мстителя, белая кожа Адепта выглядела мертвенной, уродливой, неживой. Дети Лезвия никогда не выглядят так — потерянными, пустыми, лишенными цели. При взгляде на него хотелось отвести глаза.

— Ты даже побеждаешь, как женщина… — тускло усмехнулся Сэтр, взглядываясь в мое лицо, а потом его глаза потухли.

Он замертво упал на заиндевевшие камни. И в его смерти не было совершенно ничего красивого.

Я люблю одиночество. Люблю уединение, которое приносит с собой гармонию тишины, наполненной бесчисленными оттенками смыслов. Солнце уже поднялось над Беаром, и яркие купола города снова засияли под беспощадным взглядом светила, которое показывало разрушение во всем его мрачном великолепии. Я щурилась от ослепляющих лучей, оставляя Белый Город позади, и Рик покидал его вместе со мной. Триэр ушел сразу же, не в силах выносить шум, толчею, запахи людей, а я осталась, чтобы закончить дело. Было утро, и пески пустыни начали нагреваться, отдавая жар высокому небу; воздух затуманился, искажаясь и обманывая. Восхваляющая меня толпа осталась позади — я прочертила огненную линию, показывая нежелание видеть их вблизи. Они кричали мое имя, славили за то, что я избавила их от гибели, хотя в тот самый момент лишь присутствие Рика мешало мне продолжить дело Сэтра. Огонь потух, а они остались там же, где стояли, не решаясь переступить черту. Наверное, скоро в Беаре появится еще одна статуя, изображающая не бога, а демона. Найдется кто-то, кто будет приносить мне жертвы и обильно воскурять благовония рядом с изображением, далеким от оригинала. Впрочем, скульпторы Белого Города славились мастерством, так что, быть может, мне и повезет.

Жара и ослепительный блеск внешнего мира, так не похожего на спокойствие туманного Ущелья, меня раздражали. Перед тем как покинуть город, я умылась, окунувшись в разрушенный священный бассейн в храме Бригитт. Обычно его посещали дрожащие от любви девственницы, чтобы богиня дала им стойкость, или матроны, желающие детей. Ни то, ни другое для меня не подходило, но вода здесь была чистой, а храм — безлюден и тих. Трупы длинноволосых монашек обрамляли бассейн ровным кольцом, но ни капли крови не попало внутрь — очевидно, Сэтр решил сохранить чистоту воды неприкосновенной. Одно из деяний, достойных похвалы, потому что я не могла представить себя моющейся в доме у человека, а грязное тело требовало отдыха. Я лежала в воде, глядя вверх — туда, где лучи солнца, расцвеченные и приглушенные стеклом, рисовали картину, в которой трепетали пылинки, то кружась, то замирая…

Спрятанные угольные крылья замерли знаком презрения к спасенному городу. Чистые волосы закурчавились, быстро высыхая. Я посмотрела в зеркало воды, ставшей мутной от пота, грязи и крови, и увидела свое отражение впервые за долгое время. Губы сложились в жесткую, насмешливую линию, лицо заострилось, в глазах воцарилось то выражение, что я часто наблюдала у отца — оно лишало его жертв последней надежды. Оказывается, я не столь уж прямолинейна, как все привыкли думать.

— Ра! Ра! Ра! — кричали люди, и гул голосов отвлек от мыслей.

Я вспомнила о Рике, и в глазах отражения появилось что-то еще. Разноцветные лучи медленно чертили линии на полу храма. Я поднялась, отворачиваясь от бассейна, и кожа ботинок скрипнула от резкого движения…