Владимир Воронов - Отродье. Охота на Смерть

Другое дело — Ведьмы. Мои любимицы! Пусть их колдовство не отличается изяществом, оно работает — вот, что важно! Быстро и действенно. Ведьмы берут энергию, пропускают её сквозь себя, тут же предавая ей нужную форму. А энергии ведь много! Она вокруг меня и тебя как кисель, мы барахтаемся в ней, не замечая её, но стоит захотеть, взглянуть на мир слегка по-другому и научиться пользоваться ею, как перед тобой откроются тысячи новых дверей. А ну-ка закрой глаза! Попробуй почувствовать что-нибудь всем телом одновременно… Ну как? Что чувствуешь?

— Колготки жмут…

Домовой поперхнулся:

— Я имел ввиду немного другое. Представь, что ты в воде, в центре огромного озера, берегов не видно, но не нужно бояться — вода не опасна, она нейтральная к тебе, ей всё равно. Ты можешь болтаться в ней сколько угодно, не замечая; можешь раствориться, а можешь научиться использовать её, прочувствовать течения, температуру…

Арина сначала не чувствовала ничего: в помещении слегка прохладно — вот, пожалуй, и все ощущения, но Домовой продолжал говорить и что-то менялось. Давление — лучше всего подошло бы именно это слово. Словно она надела спортивный облегающий костюм. Каждый сантиметр кожи ощутил лёгкое приятное давление. Как хорошо! Хотелось нежиться в уютном тепле бесконечность, наверное, тоже самое чувствуют младенцы, ловко упакованные в мягкую пелёнку. Волна удовольствия закончилась лёгким головокружением. Арина была невесомой пушинкой в мире, где отсутствовали понятия: центр тяжести и сила притяжения. Ещё более приятное покалывание, от головы по шее и дальше к копчику.

— Умница, ты поняла… — вывел из состояния транса довольный голос Мирона, — ты почувствовала!

— Мирон, это было так… так… Я не знаю как выразить словами… Клёво! Здорово! Не знаю…

— Я понимаю, — он улыбнулся, ссутулился, присев рядом, показался очень старым, — это блаженство…

— Точно! Вот правильное слово — блаженство!

— Знаешь, я тебе даже завидую, ведь ты можешь пользоваться этой силой, крутить вертеть, как заблагорассудится, а нам — домовым — остаётся только ощущать.

Они немного помолчали. Мирон думал о чём-то своём, Арина вспоминала недавние секунды величайшего счастья.

— Ладно, хватит лениться! — первым пришёл в себя Домовой, — у тебя как-никак подружка при смерти, надо бы помочь.

— Да, конечно, я готова.

— Теперь, чувствуя энергетические потоки, попробуй в них вмешаться, сконцентрировать силу в одном месте — в своей руке. Это не сложно. Вот смотри: расслабь правую руку, растопырь пальцы перед собой, замри и представь, что ты пытаешь набрать полную ладонь сыпучего песка… Или лучше так: прикоснулась к тонкой материи, намереваясь скомкать её в кулак. Кончик каждого пальца фиксирует невидимый фрагмент энергетического поля, крепко-крепко. Энергия уже поймана — она на кончиках пальцев, ей не исчезнуть, не испариться — она с тобой. А теперь медленно сведи пальцы, вырви энергию из потока, чтобы использовать, собери её, сконцентрируй.

Арина пристально смотрела на свою руку, пыталась вспомнить недавнее ощущение окружающей силы, представить, как рука погружается в неё, представить всё то, о чём говорил Домовой. Увы, на деле всё оказалось не так просто. У неё возникло ощущение, что она царапается о стекло. Чуть позже ей показалось, что начало получаться — немного энергии действительно задерживалось на пальцах, но стоило начать движение, как она соскальзывала, растворяясь в пустоте.

— Блин, у меня не получается, — расстроилась она.

— Хм, странно, вообще-то это даже не начальный уровень, а детский сад… Может, у тебя вообще нет способностей?

— Вообще-то я начала практиковаться… — Арина посмотрела на часы, часы показали половину девятого, — два часа назад! По-моему весьма не плохой результат!

— Отсутствие результата — не результат! Плохо стараешься… Давай попробуем…

— Девочки, девочки, хватит сплетничать! — прервал их громкий голос Капитана, ворвавшегося как вихрь. Капитан хмурился, когда он это делал — лучше было с ним не заговаривать — обязательно нарвёшься на обидную колкость. — Ара, кончай наяривать булки, нам пора приниматься за работу.

— Я вообще сегодня не ела! — попыталась возразить она, но он так посмотрел, что сразу же умолкла.

— Ещё бы, ты же привидение!

Я сделал несколько звонков, наше положение хуже не бывает. Твой братец, кажется, его зовут Ашот или Ашан — не важно, льёт крокодиловы слёзы над телом сестрёнки-толстушки, которую перевезли в реанимацию седьмой больницы на Коломенском. Тело Гиты доставили в Боткинскую, там же Вадик…

Она растеряно хлопала глазами, мгновенно забыв про урок магии:

— Прад, а как же вы? У вас ведь никого нет… То есть, никто ведь не найдёт ваше тело, чтобы помочь.

Он расплылся в улыбке:

— Ах, ты моя маленькая подлиза! Не волнуйся, не скопычусь — один анонимный звонок и я в лучшей палате первой больницы под присмотром лучших врачей.

Жаль, заработать пролежни на казённых простынях наши тела не успеют. Врачи хором утверждают, что жить им осталось не долго. Поочередно отказывают органы, Гита уже полня на искусственном сердце, мы с тобой пока держимся. В общем, вердикт спецов: нам остались одни сутки.

ОСТАЛОСЬ 24 часа.

Если бы у неё было, что-то в руках, она бы это уронила:

— Господи, боже! Сутки? Мы все умрём! Но как же так? Я думала, у нас будет больше времени. Ведь с нами, в смысле, с нашими телами всё в порядке!

— Тело без души — просто кусок мяса.

— Но ведь есть же люди, которые годами лежат в коме, а потом приходят в себя!

— Есть-то они есть, но вряд ли они перешли дорогу Смерти. Смерть заинтересована в нашей смерти — хорошенький у меня вышел каламбур? Если бы ты была чуть более расторопной, у нас было бы в запасе больше времени, а теперь сутки. Надо с этим смириться и танцевать от того, что имеем.

Она не слушала. Смотрела невидящим взглядом в пустоту. Вот, что такое настоящий страх. Знать, что послезавтра тебя не станет. Послезавтра сгорит последний мост. Послезавтра она умрёт. Брат не найдёт заначку, займёт денег, купит недорогой гроб, трава на могиле взойдёт густая, сочная — удобренная искренними слезами немногих близких. Арина представила, как стоит на кладбище: впереди с десяток чёрных зонтов, под которыми от дождя прячется с десяток близких — лиц не разобрать. Она за их спинами, но ей прекрасно видно серое мраморное надгробие: "Арпеник Ослонян. Любимой сестре и подруге". Прошло десять лет. Вокруг появилось ещё с сотню новых могил: какие-то заросшие, какие-то ухоженные, её — ухоженная. Раз в год сюда приезжает брат с семьёй, два маленьких племянника тычут в её чёрно-белую фотографию пальцем, спрашивают отца: "кто это?", а он, не пряча слёз, садится рядом с холмиком, залпом выпивает сто грамм и рассказывает им о ней. Эх, почему она заранее не подобрала фотографию для кладбища? Брат ведь выбрал самую плохую!