Дмитрий Чистов - Время колесниц

— Далеко ли нам ещё до места? — осведомился Белг, жестом подозвав к себе посла. Тот осадил коня и приблизился к колеснице военачальника.

— Что значит «далеко», витязь? Что для степного льва один прыжок, то для тебя три шага; что для тебя три шага — день пути для улитки, несущей свой собственный дом на спине... Далёкое может оказаться и в трёх шагах, а близкое — в тысяче лиг от этих мест.

— Вы обещали показать нам особый, кратчайший путь. Однако не припомню, чтобы нанимал тебя в свою свиту в качестве философа! Не морочь мне голову, ши, и отвечай — когда дружина будет у Ара?!

— Скоро. Не успеет солнце во второй pas коснуться горизонта, как ты увидишь стены Огненного Города.

— Хорошо, коли так. Если же ты обманываешь меня, большеглазый варвар, смерть твоя будет ужасной! Я накормлю тебя твоей же собственной печенью, а затем прикажу своим людям заживо содрать с тебя кожу, выдубить и изготовить из неё боевой барабан!

Ши склонился в лёгком поклоне, пряча от глаз собеседника невольную улыбку:

— У тебя воистину богатое воображение, витязь. Надеюсь, тебе не представится возможность испробовать на мне столь изысканный способ казни. Прошу, повремени с этим до завтра; а пока прикажи своим людям расположиться на ночлег на склонах вон того высокого холма!

Белг обратил свой взор в указанном направлении и покачал головой:

— Плохое место ты выбрал. Слишком заметное и открытое всем ветрам; да и воды поблизости не видно. Рано ещё становиться лагерем! Не будем терять время, продолжим наш путь, пока не зашло солнце.

— Ты велел провести тебя кратчайшей дорогой к Ару. Дорога начинается от этого холма.

— За холмом? В каком направлении? Мы немедленно направимся по ней!

— Завтра. Вспомни, я говорил тебе: ты увидишь стены Ара не позднее, чем солнце дважды коснется горизонта. И ты увидишь их, витязь, клянусь тем, чем клянётся мой народ. Это так же верно, как и то, что ты держишь в руках оружие из проклятого металла.

— Хорошо. Мы станем здесь лагерем. Однако если что-то случится, ты умрёшь первым.

Ши молча кивнул.

Белг с отвращением глянул на его бледное, нетатуированное лицо и сплюнул сквозь зубы:

— Вождей ко мне! И выделить по воину из каждой семьи в охранение!

Дружина встала на ночлег. Крытые кибитки обоза, буковые колёса которых достигали в высоту роста взрослого мужчины, выставили плотным кольцом у подножия холма. Эта импровизированная стена была призвана защитить полусонных воинов на случай внезапного нападения. Вожди расположились подле верхушки, увенчанной тремя стоячими камнями. Люди остерегались приближаться к ним слишком близко: кто может знать, чьими руками и чьим именем давным-давно возведён таинственный знак. Сам Белг разбивать шатёр не стал; подобно рядовому воину, он распряг коней и улёгся спать под днище своей боевой колесницы, завернувшись в грубый шерстяной плащ.

Послы же отправились прямиком к венчавшим холм менгирам. В этом месте им нечего было бояться. Троим крепким братьям-близнецам, приставленным Белгом следить за ши, пришлось обосноваться рядом. Они хорошо помнили приказ: внимательно наблюдать и прикончить чужаков при первом же подозрении. Впрочем,.те, казалось, вовсе не собирались что-либо предпринимать. Каждый из троих облюбовал себе по столбу и уселся скрестив ноги, прислонившись спиной к шершавой поверхности камня.

Кроваво-красный диск светила скрылся в собиравшихся на горизонте тучах; окрестности быстро погрузились во мрак ноябрьской ночи. Чернеющая масса холма покрылась перемигивающимися огоньками походных костров. Близнецы также разожгли себе огонь, собрав по окрестностям немного высохшего кизяка. Света и тепла он давал немного, зато вони — хоть отбавляй.

— Дурное место. — заметил старший. — Мне здесь немного не по себе. Те камни как будто немного шевелятся — стоит только немного скосить глаза. Словно кто-то или что-то выталкивает их из-под земли наверх. А посмотришь прямо — сразу же замирают.

— Чушь! — фыркнул младший из витязей. — Холм как холм. Обычные камни. Просто ты объелся плохо прожаренной бараниной накануне. От несварения желудка и не такое может примерещиться.

— Спать охота! — заметил средний, позёвывая. — Может, вздремнём часок? Те, на вершине, небось уже давным-давно дрыхнут.

— Да ты обезумел, брат! Белг всем головы снимет, если узнает, что мы спали на посту!

— Тогда будем спать по очереди. Вы, братья, отдыхайте одну стражу, а я пока постерегу.

— Что-то и правда в сон потянуло, — пробормотал старший, сворачивая плащ себе под голову.-- Пожалуй, я посплю немного. Не забудь разбудить, когда придёт мой черёд!

— Не забуду.

В лагере постепенно воцарилась ночная тишина, гасли один за другим походные костры ургитов. Заснул их молодой предводитель под днищем своей боевой колесницы; сон сморил всех его могучих воинов, даже опиравшиеся на длинные копья часовые всё глубже и глубже погружались в черную пучину дремоты. Разом заснули и трое братьев, так и не успев договориться, кто из них будет дежурить первым.

Неизвестно, бодрствовали ли ши на вершине холма. Нарождающийся месяц показался в разрыве туч и залил призрачным серебристым светом покосившиеся от времени менгиры. Площадка у подножия камней была пуста.

Бринн натянул поводья. Лебеди, подчинившись воле возницы, начали снижение. Встречный ветер топорщил перья их широко распластанных крыльев. Хорошо различимый с высоты небольшой посёлок имел форму неправильного треугольника: с двух сторон подступы к нему защищали откосы старых глубоких оврагов, а с третьей предусмотрительные жители насыпали вал, дополнительно укреплённый плетёным тыном. Юному богу не сразу удалось высмотреть место для посадки: почти всё пространство в пределах вала было занято домами и хозяйственными постройками.

В конце концов лебеди приземлились прямо на чей-то огород. На счастье хозяев, урожай на нём уже давно собрали, поэтому колёса небесной повозки помяли только несколько пожухших листьев ревеня. Бринн сошел с колесницы, привязал поводья к подпорному столбу навеса над крыльцом и вежливо постучался. Никакой реакции на стук не последовало. Подождав ещё немного, он толкнул незапертую дверь и вошёл.

Внутри длинного бревенчатого строения царил полумрак, который не могли рассеять ни лучи восходящего солнца, проникающие сквозь узенькие окна, ни огоньки чадящих жировых плошек. Циновки из лыка делили внутреннее пространство на несколько отдельных закутков; оттуда доносилось прерывистое дыхание спящих людей. Воздух был пропитан запахами пота, прокисшего молока и отсыревшей кожи. Бог наклонился и потряс за плечо кого-то, развалившегося на лавке у стены. Человек только промычал что-то нечленораздельное, натягивая меховое покрывало себе на голову.