Евгений Филенко - ШЕСТОЙ МОРЯК

   Допустим, я купился бы. Залез в катер, дернул во весь опор на середину реки... что дальше? Взрыв топливных баков? Ракета «воздух-земля» с черного чоппера? Зверски голодный левиафан со дна речного?.. Мое Веление заранее исключало все эти события разной степени вероятности. В пределах моей видимости никто и никогда не погибал. Не говоря уж обо мне самом.

   Но хотел бы я знать, что за Веление управляло им!

   Не я ли своим Велением помог катеру благополучно переправиться на тот берег? И не пытается ли он таким способом прояснить для  себя пределы моих сил? Что я говорю с мертвецами, он уже выведал.  А мизансцена за забором лодочной станции была устроена с невинной целью уточнить, что еще я могу делать с мертвецами. По крайней мере, у него теперь есть  неподтвержденная гипотеза, что я их не воскрешаю — как поступает он со своими услужниками...

   Воистину, конфликт двух Велений — это опыт, который ни одному дезидеракту доселе не доводилось пережить. Черт возьми! Я уже начинал жалеть, что  не воспользовался его подставой. Хотя бы  даже из чистого познавательного интереса.

   Быть может, им тоже движет такой же точно интерес?

   Скука — вот главный бич дезидерактов. Всех, каких я знал.

   А знал я их не так много — лишь одного.

   Себя.

   Может быть, вскорости  мне выпадет сомнительное везение расширить круг знакомств?

   — Хорошо же, — сказал я.

   — Что хорошо? — быстро переспросила Анна.

   — Неважно.

   — Не вижу ничего хорошего, — проворчала она. — Мы сидим здесь, как два сыча, хотя могли бы спокойно переплыть реку и...

   Договорить она не успела, потому что я сызнова перебрал цепь событий.

   Катер не доплывет до того берега.

   Потому что я верну его на то место, где он был мне преподнесен, только что без целлофановой обертки и синей ленточки с бантиком. На этот берег, к мосткам. Подзову, как собаку — к ноге.

   Верну вместе со всеми пассажирами. Три преферансиста, два черно-серых экземпляра созревающего поколения, которое уже никогда не вызреет до полной спелости, и машинист Хрен Иванович, куда же без него.

   А мы с Анной будем сидеть на разных концах скамейки и ждать у неба погоды.

   Что там еще?

   Очень удачно, что октябрьской порой активность всякой живой мелюзги падает до нуля. Ни стрекоз над водой, ни муравьев в траве, ни комаров. Даже птиц что-то не видать, не слыхать... Ну да оно и к лучшему.

   Есть громадный соблазн перебрать еще  несколько звеньев цепи — чтобы увидеть своими глазами, как из ничего возникает нечто, как вдруг нарождается  катер фирмы «Crownline» там, где его не было.

   Но я его преодолеваю.

   Не то чтобы я окончательно изжил старинный свой грех любознательности.  Из совершенно прагматических соображений: в точке появления катера могло состояться слишком много  микрособытий, которые я не сумел бы учесть. Возможно, количество их измерялось бы теми же октиллионами, с какими мне приходилось иметь дело при проницании.

   Ну что ж... в общем и целом...

   Вот и еще одна новая реальность родилась. А старая покатила себе дальше, в неизвестность и недоступность, и никто никогда не узнает, чем в ней все закончилось. Ну, наверное, примерно тем же, что и здесь во благовременьи закончится.

   А вот есть ли в ней я? Уникален ли я в каждой отдельно взятой реальности? Или все же во всем пространстве реальностей? Это вопрос всех вопросов.

  — А вы-то чего?!

  — Сейчас, идем, — откликнулся я, резво поднимаясь со скамейки.

   Анна смотрела на меня, совсем опешив.

   Но откуда ей было знать о моих сомнениях, колебаниях, и уж наипаче о манипуляциях с цепью событий? Она что же — помнила события прежней реальности? Я давно подозревал, что все эти разговоры о «дежа вю» возникли не на  пустом месте... но сейчас был не самый подходящий момент для углубленных исследований этой темы.

   Мгновением позже  я вприпрыжку спускался по береговому откосу  к мосткам, возле которых взревывала мотором моя плавучая  мышеловка. Любопытно, что чувствует мышеловка, когда в нее попадает тигр — пускай даже в самом благостном расположении духа?

   Мне не нужно было оборачиваться, чтобы знать: Анна следует за мной, как... гм... как утенок за существом, которого назначил себе в мамы.

   И вот мы уже плывем.

   Следует  отметить, что на берегу было значительно комфортнее. От воды  тянуло  ледяной сыростью, которая с уверенностью старой проститутки заползала глубоко под одежду, да вдобавок еще и воняло тухлятиной. Анна как бы невзначай  довольно плотно прижалась к моему плечу. И я не отстранился, как сделал бы при иных обстоятельствах.

   Спустя небольшое время обнаружилось, что на палубе молчу только я.

  — ...к теще вот поехал, — повествовал Колонель, вольготно развалясь на полдиванчика. — Тестя у меня давно нет, а теща пока наблюдается.

  — К теще,  значится,  на блины,  — бледно  ухмыляясь, заметил картежник в просторной клетчатой кепке, из-под которой по обе стороны худого, по-лошажьему вытянутого лица нисходили к двухдневной серой щетине неухоженные бакенбарды. Он сутулился, стягивал ворот облезлого кожаного пальто, подкашливал, и вообще не выглядел совершенно здоровым. Что с полным основанием позволило мне мысленно именовать его Астеником.

  — Что блины! Ее коронное яство — шаньги. Это, я вам доложу, да... Сейчас таких не пекут, разве что  где-нибудь еще в глухих деревнях сохранились мастерицы. Я-то рассчитывал, что она свое искусство дочери передаст, то есть жене моей. Не вышло — жена все больше на траву напирала, на всякую растительность. Голубцы там, брокколи-шмокколи... А сейчас остались мы с тещей вдвоем на этом свете. Я и подумал: черта ли мне в этом городе? Какая разница, где дурью маяться? А так хоть шанег тещиных попробовать, напоследок-то.

  — Ждет она тебя, что ни день  на дорогу ходит выглядывать, — снова съязвил Астеник. — Уж печь затопила, тесто завела!

  — Может быть, и не ждет, — согласился Колонель. — А я вот все равно еду. Можно сказать, плыву.

  — Хорошо, когда у человека есть цель, — промолвил третий картежник, в низко надвинутом капюшоне стеганой куртки, под которым маячил роскошный семитский нос, да поблескивали очки. — Шанег, там, пожрать перед смертью... А у меня нет никакой цели. И даже знакомых на том берегу, куда плывем, нет никого. Все по эту сторону реки остались. Если по правде, я не знаю, куда и стремлюсь. Так и этак, негде укрыться. А вот однако же снялся с места, двинулся в путь. Страшно, наверное, стало сидеть сиднем и ждать чего-то.

  — От перемены мест результат не меняется, — ввернул Астеник.