Дмитрий Емец - Огненные врата

Меф ощущал, как Кводнон ищет к нему подход. Его слова ползут у него по одежде, влезают в уши, просачиваются в сознание, наполняя своим ядом. И всего страшнее, в самом Мефе нет ничего, что отвергало бы эти слова.

– Тухлой рыбе тоже приятнее думать, что она сама решила вонять! – брякнул Меф, но как-то без внутренней убежденности.

Кводнон верно угадал время и выбросил главный свой козырь:

– За что тебя лишили Дафны? Ты все стерпишь? О тебя станут вытирать ноги, а ты будешь кланяться? Терпи, жди, верь и так до бесконечности?

Меф рванулся за мечом и на сей раз успел схватить его прежде, чем очередная борозда рассекла песок. Перекатившись, Буслаев вскочил, пригнувшись, уклонился от нового щелчка невидимого меча и ринулся на владыку мрака.

Тот уже твердо стоял на ногах и, понемногу отступая, спокойно позволял Мефу выдыхаться. Он не наносил Буслаеву новых ран, а лишь отражал его удары. Кводнон сражался так, точно ему было заранее скучно, и это приводило Мефа в бешенство. Он чувствовал, что бьется плохо. Он давно не тренировался, и, хотя мышцы не успели еще забыть раз и навсегда усвоенных уроков, тонкая совмещенность тела и меча – уникальная, неповторимая совмещенность, которой можно достигнуть лишь однажды, исчезла.

Мефу мешало все: песок, озеро, гибкий и вездесущий клинок Кводнона. Но что хуже всего – он не доверял мечу света так, как доверился бы катару Арея. Ощутив, что скоро выдохнется, Буслаев прыгнул навстречу удару и, до боли в плече вытянув руку, всадил клинок Кводнону под кадык.

Сделав это, он отпрянул и дико уставился на меч. Удар был явно смертельным, но… ничего не произошло. Все остались при своем. Кводнон – при здоровье. Клинок – при нежелании поражать кого-либо, а Меф – при осознании того, что ни на что не годен.

– Я же говорил: идем в твой мир! Сражаться здесь – только время терять! – зевнув, сказал Кводнон. – С мечами света вечно так: они требуют от своего хозяина совершенства. По мне, так оружие мрака куда надежнее!

Рукоять его меча дернулась, и лицо Мефа рассекло режущей болью. Возможно, в человеческом мире у него и не появится шрама, но боль от этого не станет меньше. Буслаев упал. Кводнон приблизился к нему, а потом, что было вдвойне ужасно, – вшагнул в него. Меф ощутил себя пустым водолазным костюмом, в который кто-то залез. На короткое время Мефодий увидел другую часть лица Кводнона. Это было лицо мумии – мертвое и жуткое, с белым, вываренным глазом, пугающе выпуклым и неподвижным. Губы присохли к выкрошившимся черным зубам.

Кводнон заметил, какое впечатление произвела на Мефа тайная половина его лица, и досадливо поморщился.

– Больше ты этого не увидишь, – пообещал он сквозь зубы. – Там, за Вратами, меня ждет новое тело! Очень неплохое тело. Его даже выучили работать моим мечом, с тенью которого ты немного познакомился… Пора!..

Кводнон оглянулся и торопливо нырнул в Мефа, слившись с ним окончательно. Буслаев лежал на песке и понимал, что не может даже встать. Тело и язык больше не повиновались ему. Единственное движение, на которое он оказался способен, – скрести ногтями песок. Причем слушался его только указательный палец за правой руке.

Меф услышал, как шуршит песок. К ним кто-то бежал. Он попытался перевести зрачки, но они не слушались, и он разглядел Ирку, лишь когда она сама зашла в его поле зрения.

Трехкопейная дева была бодрая и веселая. Светящаяся. В этом тусклом мире она казалась облитой расплавленным солнцем.

– Знаешь, как далеко я ушла? – крикнула она возбужденно. – Там так легко, хорошо! Возвращаться не хотелось!.. А мостик как из солнечного луча – идешь и не понимаешь, как он тебя держит. Озера этого кошмарного нет, а внизу чудесная долина! Деревья, водопады, птицы пестрые – не знаю, как описать! Некоторые не выдерживают, соскакивают и там остаются!.. А другие дальше идут!

Меф мучительно пытался предупредить Ирку о Кводноне, но губы были чужие, деревянные. Ирка не сразу заметила это – радость и возбуждение переполняли ее.

– Иду я и мучаюсь: как же гадко, что я не дотерпела! Хоть и в самом конце, но сорвалась!.. Дотерпела бы – стала бы еще легче, еще невесомее, и тогда бы точно смогла увидеть, что там, в самом конце моста!.. А тут и ноги вроде как увязать начинают – ну а я-то чего хочу? Кто мне их дал?

Как ни скверно было Мефу, он отметил эти слова Ирки и отложил их в памяти, как роняют в копилку блестящую монету.

– А тут еще ветер поднялся! – с грустью продолжала Трехкопейная дева. – Остальных не трогает, а меня в грудь толкает! Я поняла, что пора возвращаться! Повернулась и пошла!.. Другие не могут назад, а меня он прямо от моста отрывает! Ты его не чувствуешь?

Меф, хотя и головы не мог повернуть, тоже ощутил ветер. Тот был таким сильным, что Буслаева сдувало с песка, толкая за край этого мира. Самое удивительное, что песок от этого ветра даже не шевелился, хотя, по идее, должен был взвиваться ураганом и лететь в лицо. Казалось, ветер существует только для них двоих. Для всего же остального – полный штиль и безветрие.

Трехкопейная дева присела рядом с Мефом на корточки и впервые с беспокойством посмотрела на него.

– Чего с тобой такое? Ты весь грязный! Кровь на лице! Ты упал с моста? Прости, что я одна убежала! Вообще ничего не помнила от радости!

Меф попытался что-то ответить, но смог лишь судорожно выпустить воздух сквозь сомкнутые зубы. Кводнон сидел у него внутри, мерзкий, как живьем проглоченная змея. Мефу чудилось, что и лицо у него перекошенное, и тело раздувается, как тесная перчатка, но Ирка ничего не замечала.

– Ну все! Идем! Думаю, ворота разобрались, что мы тут случайно, и возвращают нас в свой мир! – решительно сказала Ирка.

Указательным пальцем Буслаев попытался начертить слово «НЕТ». Ирка заметила дрожание пальца и мельком взглянула на песок.

– Плоховато тебе, братец! Весь песок исцарапал. Потерпи! Гелата тебе обязательно поможет!..

Голос у Ирки прервался от напряжения. Она попыталась поднять Мефа, но он оказался для нее слишком тяжелым. Тогда, откинувшись назад, она поволокла его, пятясь маленькими шагами. Ноги Мефа тащились по песку, прочерчивая извилистые линии. Заметив валявшуюся на песке спату, Ирка вернулась за ней и положила ее Буслаеву на грудь.

– Надо же! А твой меч материальнее этого мира!.. Не умею объяснить… нездешний он… Там в центре моста все тоже другое. Вроде тут картон или декорация, а там… сама не знаю… настоящее… ну пошли! – пропыхтела Ирка и замолчала, потому что снова нужно было тащить Мефа.

Ветер помогал ей, толкая Буслаева в грудь. С каждым мгновением он становился все сильнее, все сердитее. Если в первые минуты Ирка еще волокла Буслаева, то потом все изменилось, и уже Меф позволял ей устоять на ногах, служа якорем.