Клиффорд Саймак - Заповедник гоблинов: Фантастические романы

— Извините меня, — попросила Мэри. — Я никак не предполагала, что мы вам мешаем. Видите ли, мы притворялись, будто боимся вас, поэтому бросали в вашу нору палки и камни — насколько я припоминаю, не такие уж и большие — и убегали.

— Вы втроем, — буркнул людоед, — ты, шустрый брауни и чокнутый тролль Бромли. Впрочем, тролли все чокнутые. Вы думали, я ни о чем не догадываюсь, а я подсмеивался над вами. Ну-ка, ответь, ты можешь представить себе, что я умею над кем-то подсмеиваться?

— Не знаю, — пробормотала Мэри, — Если бы знала, я бы, пожалуй, заглянула к вам в гости.

— Теперь ты знаешь, — заметил людоед, усаживаясь на землю, — а насчет гостей — дело поправимое. — Он похлопал по траве рядом с собой. — Садись сюда.

— Садись, садись, — Ведьма подтолкнула Мэри к людоеду. — Я сейчас принесу чайник, — Она заковыляла к дому.

Корнуолл огляделся. Бекетт лежал на земле и не шевелился. На нем восседали Хэл с Джибом.

— Что мы с ним сделаем? — спросил Хэл.

— Вообще-то, — отозвался Корнуолл, — следовало бы отрубить ему голову. Или вернуть его псам, но это хуже.

— Милосердия! — прохрипел Бекетт. — Как христианин христианина, я молю вас о милосердии. Вы не можете выдать своего брата во Христе орде язычников.

— Христианин из вас никудышный, — сказал Корнуолл. — Я предпочел бы вашей компании общество десяти язычников. Вы приложили немало усилий, чтобы прикончить меня, поэтому жалости к вам я отнюдь не испытываю.

— Я вовсе не пытался прикончить вас! — воскликнул Бекетт, кое-как принимая сидячее положение. — С какой стати? Я вижу вас впервые в жизни! Ради Христа, сэр…

— Меня зовут Марк Корнуолл. Вы нанимали убийц, чтобы покончить со мной.

— Вы хотели убить его из-за манускрипта, который он нашел в библиотеке университета в Вайалузинге! — крикнул Оливер, высовываясь из-под локтя Корнуолла. — И меня вы бы тоже убили, если бы смогли. Вам донес на него монах по имени Освальд, которого обнаружили утром на улице с перерезанным горлом!

— Но это было так давно! — простонал Бекетт. — Я раскаялся…

— Мы вам не верим, — произнес Корнуолл, — Выбирайте: псы или меч. Мерзавец вроде вас не имеет права жить.

— Позволь мне, — попросил Джиб. — Не годится пачкать сталь твоего клинка кровью этакого отребья. Один удар топора…

— Хватит болтать, — проговорила ведьма, дергая Корнуолла за рукав. — Я забираю его себе. Зачем понапрасну переводить добро? Только посмотрите, какой красавчик! Он мне нужен. Сколько холодных ночей я провела в одиночестве, и некому было согреть мою постель!

Она наклонилась над Бекеттом и пощекотала его под подбородком. Глаза Бекетта остекленели.

— Он не стоит того, чтобы о нем заботиться, — буркнул Оливер. — Помяни мое слово, он удерет при первой же возможности. К тому же псы…

— Ха! — фыркнула ведьма, — Эти щенки не настолько глупы, чтобы связываться со мной. Пусть только попробуют! Я их так отхожу помелом, что вовек не забудут! И никуда он не денется: я наложу на него заклятие, и он не сможет убежать. Ай, миленочек, и повеселимся же мы с тобой! Погоди, вот заберешься ко мне под одеяло, я тебе покажу, как надо…

— Выбирайте, — повторил Корнуолл, — Псы, меч или это…

— Что значит «выбирайте»? — взвизгнула ведьма. — Я же сказала, что забираю его себе! — Она взмахнула руками, забубнила какую-то нелепицу, закружилась на месте, а потом приказала: — Отпустите его!

Хэл с Джибом подчинились. Корнуолл отступил на шаг, Бекетт перевернулся на живот, встал на четвереньки и подполз к ведьме.

— Как собака, — пробормотал пораженный Корнуолл. — Если бы не…

— Какой хорошенький! — воскликнула ведьма, — Я ему нравлюсь! — Она нагнулась и погладила Бекетта по голове. Будь у того хвост, он, вероятно, завилял бы им от восторга. — Пойдем, дружочек.

Она направилась к дому. Бекетт на четвереньках пополз за ней.

Чаепитие тем временем было в самом разгаре. Ведьма, прежде чем заняться Бекеттом, принесла чайник, а добровольные помощники притащили к груде камней, под которыми находилась берлога людоеда, стол, накрыли его скатертью, расставили чашки и раздали печенье. Корнуолл осмотрелся. Неуклюжий великан и адские псы куда-то исчезли. Совершенно неожиданно все переменилось к лучшему. Осеннее солнышко заливало вершину холма своими лучами, снизу, от моста, доносилось журчание воды.

— А где лошади? — спросил Корнуолл у Хэла.

— Пасутся на лугу у реки, там полным-полно травы. С ними Плакси.

Откуда ни возьмись возник Енот. Он ковылял на трех лапах, потому что в четвертой у него было печенье. Хэл подхватил зверька и посадил себе на колени. Устроившись поудобнее, Енот принялся грызть печенье.

— Сдается мне, все кончено, — сказал Корнуолл. — Можно и отдохнуть.

— Интересно, — проговорил Джиб, — как поведут себя псы, когда узнают, что Бекетт им не достался?

— Мы разберемся с этим в свой черед, — отозвался Корнуолл.

Глава 23

Людоед сунул в рот печенье и насмешливо посмотрел на Корнуолла.

— Скажи-ка, — спросил он у Мэри, — что это за молокосос сопровождает тебя?

— Он вовсе не молокосос, — возмутилась девушка. — И вообще, приберегите свои шуточки для кого-нибудь другого. Он не всерьез, — объяснила она Корнуоллу, — у него такая манера шутить.

— Если он так шутит, — задумчиво сказал тот, — то каков же в гневе?

— Ну чего ты там встал? — осведомился людоед. — Садись вот сюда, попей с нами чайку. К сожалению, печенья уже не осталось. В жизни не видел такой голодной оравы. Они накинулись на печенье так, будто их морили голодом целую неделю.

— Странно, — заметила Мэри, — прошлой ночью нам закатили роскошный пир.

— Они обжоры, — заявил людоед, — самые настоящие обжоры. С виду хрупкие как тростиночки, а на деле — сплошные челюсти да кишки.

Корнуолл уселся рядом с людоедом. Фея протянула ему чашку, такую крохотную, что он испугался, увидев ее в своих ладонях. Налита она была до половины; похоже, в чае ощущался некоторый недостаток.

— Людоед рассказывал мне о моих родителях, — проговорила Мэри. — Он как будто хорошо их знал.

— Особенно твоего отца, — громыхнул людоед, — Мы выяснили, что у нас с ним много общего. Вечерами мы приходили сюда, на это самое место, и говорили, говорили часами подряд. Он был толковый и образованный человек, и беседовать с ним было одно удовольствие. Он утверждал, что в своей стране пользовался почетом и уважением. Ему нравился наш край и те, кто его населяет, и он ни чуточки не боялся их, что, уж поверьте мне, достаточно необычно для человека. С женой его я виделся реже, чем с ним, однако они оба были мне по душе, а что касается их милой дочурки, я любил ее так, словно она была моей собственной дочерью, хотя, если вдуматься, откуда у меня могла взяться такая вот егоза? Я полеживал в своей берлоге, а она кидалась в меня камнями и грязью; я представлял себе, как ее охватывает беспричинный детский страх и она убегает, и мне становилось так смешно, что стены моей норы ходили от хохота ходуном.