Goblins - Свартхевди - северянин

Учитывая болезненную честность моего друга, это уже оскорбление, вот так брякнуть, что он может забыть отдать долг. Но друг не спешил возмущаться или поправлять эту злобабу.

— А…

— Нет, суда мы ждать не будем. Леди Эллис торопится, хотя — я в этом уверена — тебя следовало бы оставить тут, в компании воров, разбойников, мошенников и убийц.

Пассаж этот я принял на свой счет, и меня это задело: за всю свою недолгую жизнь я ничего не крал, разве что, ненамеренно, но всегда многократно воздавал за нечаянную обиду; не лгал людям с целью наживы, да и убийцей себя не считал.

— Это ты меня, что ли назвала вором и мошенником, уважаемая, не знаю твоего имени?

Бабища не соизволила даже повернуть ко мне голову, а у меня промелькнула мысль, что ей, пожалуй, зубы жмут, поэтому она такая невежливая. Вообще-то, бить баб, даже таких страшных, не слишком хорошо, но именно эта изо всех сил напрашивается. И если она думает, что меч на поясе, и отсутствие такового у меня, дает ей право хамить, то она ошибается.

— Мне не интересно, кто ты, — отозвалась она — Уильям, сейчас комендант отдаст приказ о твоем освобождении, и ты, не задавая вопросов, поедешь с нами.

— Куда?!

— Куда леди Эллис скажет. Или ты, может, все же хочешь посидеть тут еще немного? До суда? Заодно познакомишься с фогтом Эркенбурга, а деньги за тебя внесет твой отец.

— Отец здесь?!!

— Мы встретились со старым бароном Ульбрехтом в воротах постоялого двора. И знаешь, фрайхер Уильям, — поведала нам гостья — А вот тебе лучше бы с ним не встречаться. Целее будешь. С него станется отходить тебя кнутом на конюшне.

Уильям тяжко вздохнул.

— Так, может, он вовсе и не за мной? — как-то даже жалобно предположил он, и мне стало немного за него стыдно.

И у моего отца рука была тяжелой, и мне нередко доставалось от него горячих, поскольку с сопливых лет славен был я своим паскудством. Но, будучи уличен в содеяном, справедливую кару я принимал с достоинством. И уж точно отца не боялся, а любил и уважал.

Тетка предположение решительно отвергла.

— В лесах твоего баронства расплодились волки, болотные огни видели уже в миле от ближайшей к топям деревни, несуны вконец обнаглели, и урожай у вас ожидается скудным! У Дорнхольма своих дел по горло, и твой почтенный отец не стал бы попусту тратить время. И большой торг в Эркенбурге еще нескоро. Нет, я всегда говорила, что…

Громогласную бабу прервало явление новых посетителей: в комнату ввалились парочка дюжих хирдманов в добротных кольчугах, несших шлемы в руках, а следом за ними…

Ну, что я могу сказать…

Мой друг — дурак. Это очевидный факт, он не требует доказательств.

Море — соленое, снег — холодный, камень — твердый, дождь — мокрый, шарик — круглый.

Уильям — глупый.

Даже я, продавшийся в лойсинги за здорово живешь, я, скормивший единственные сапоги болотным драуграм, я, пойманный на шлюхе, которую поимело полборга… Так вот, на фоне него я выгляжу еще нормальным.

За такую деву, что посетила двух скорбных разумом скитальцев, передрались бы все неженатые карлы нашего фюлька, от совсем уж сопляков, до седобородых старцев. А скорбных разумом, это потому, что одному из них это сокровище навязывали в жены и давали приданое, достойное самого конунга, а он упирался всеми копытами.

Второй же — согласно вышеперечисленого.

Не буду повторяться, ибо слегка стыдно.

Не люблю, когда стыдно.

Глава 33

— Нет, я всегда говорила, — продолжила мужебаба обличать моего друга — Что стоит тебя отпустить куда-то одного, без пригляда, то не пройдет и дня, как ты окажешься либо в канаве, либо в темнице! Кстати, — обернулась она к вошедшей — Леди Эллис, ты должна мне марку серебром.

Девица улыбнулась в ответ.

— Твоя правда, Эльза, ты выиграла наш спор. Он оказался не в кабаке и не в дешевом борделе.

Уильям не стал уточнять, что мы и там и там уже побывали, а вежливо поприветствовал гостью. Да и я не стал выставлять себя невеждой, хотя на мо слова внимания особо и не обратили. Но я не обиделся на невнимание, а продолжил разглядывать девушку.

Высокая, что да, то да. Лишь на пару дюймов ниже, чем эта непомерная страшнодева Эльза. К счастью, схожи они были лишь ростом, и выглядела эта самая Эллис так, как и должна выглядеть дочь ярла. А то и конунга.

Прямые каштановые волосы, заплетенные в сложную косу длиной как раз пониже попки, правильные черты лица, полные губки и эти глаза… Нет, глазищи… И про фигурку Уильям не наврал — все при ней. И вовсе бюст не «слишком большой». Слишком большой он для того, у кого ладошки маленькие, вроде как у Уильяма.

А для моих — так в самый раз.

Впечатление портило лишь несколько надменное выражение лица, и пренебрежительная улыбка. Причем, адресовано все это было моему другу. На меня же во время короткой беседы красавица внимания не обращала. Сначала.

Потом стрельнула глазами в моем направлении.

Потом слегка разрумянилась.

Ничего мне сказать не успела.

— Ты чего это вытаращился на леди? — прервала мое задумчивое созерцание явившихся нам красот безобразная Эльза.

— Нечасто приходится видеть настолько прекрасную деву, — в общем-то правдиво ответил я, — Считал я раньше, что самое прекрасное, что можно увидеть на свете, это рассвет над морем Нурдланда, но ныне вижу, что ошибался.

Судя по выражению лица Эллис, комплиментами, даже такими корявыми, ее не баловали. А может, это было и не так, и дело оказалось в чем-то другом. Эльза, собравшаяся, было, мне нагрубить, посмотрела на то ли воспитанницу, то ли родственницу, вздохнула, и отвернулась к Уильяму. Также поступила и Эллис.

— Какими бы ни были твои дела в этом городе, фрайхер Уильям Ульбрехт, ты отложишь их, — как само собой разумеющееся сообщила Уиллу Эллис — Мы заберем твои вещи из постоялого двора, или куда ты там приходишь отсыпаться после пьянок, и поедем в Донхольм, к моему отцу, и сделаем это быстро.

— Я по-прежнему не претендую ни на твою руку, ни на твои земли… — попытался взбрыкнуть мой друг.

— Вот это моему отцу и расскажешь, и будешь настолько убедителен, чтобы он согласился расторгнуть договор, — не терпящим возражений тоном ответила ему красавица. — А там и с твоим батюшкой дело решим. Или, ты предпочтешь дождаться его тут?

Вот как назвать человека, который упорно отказывается от шнеккера, трюм которого набит золотом, и это при том, что его собственная утлая лодчонка дала течь и во всю хлебает воду? Скажу, как: его можно назвать моим другом.

Кто кормит болотную нежить последними штанами — тот я.