Антон Орлов - Искатели прошлого

При других обстоятельствах я бы так и прожил в уютной комнатушке с коврами и теплой печкой до прибытия каравана, и потом в ответ на вопросы о кесуанских ужасах пожимал бы плечами: "не знаю, не видел", но уже на следующий день все пошло кувырком.

У меня был выбор: остаться на своем островке безопасности или выйти наружу — и я выбрал второе. Запертая дверь меня не остановила, я ее попросту вышиб.

Вскоре после обеда я услышал далекий крик, резонирующий под сводами каменных коридоров, и мне показалось, что это голос Дэниса. Он вовсе не такой изнеженный, как утверждает Вир: и когда я сломал ему руку, и в самом начале, когда я подобрал его, избитого, на улице, не было никаких стонов и жалоб. А сейчас он кричал, срывая голос — так же, как Курконо в ту ночь, когда его убивали кесу. Иногда крики замирали, но после это начиналось опять.

В коридоре как будто никого не было. Я попытался выбить дверь, но она оказалась прочная и тяжелая, из твердой, как камень, древесины. Ничего — расшатаю и все равно выломаю… Прошло несколько часов, и дневной свет за похожим на матовую льдину зарешеченным оконцем начал меркнуть, когда я наконец-то справился с первым препятствием. Увидев, какая там рама и какие петли, от души порадовался, что не знал этого заранее — а то бы не поверил, что смогу такую дверь одолеть. Но радость была коротенькая и словно бы механическая: крики Дэниса к тому времени затихли, и я мог только гадать, в каком состоянии найду его… или то, что от него осталось.

Я прислонил дверь к проему (хотя и понимал, что никого это не обманет — даже издали видно, что она именно прислонена, а не закрыта), и начались мои блуждания по замку-в-скале. Темный Властитель загородные хоромы себе отгрохал — зашибись, не хуже Весеннего дворца в Танхале! А может, их еще до него отгрохали, я не знаю.

Здесь были и кесу, и люди, что облегчало мою задачу. Одного из людей я оглушил и раздел, натянул до самых глаз его вязаную шапочку, прикрыл лицо шарфом и надел куртку с поднятым капюшоном — словно только что снаружи, с холода. Его оружие я тоже позаимствовал.

Мне удалось отыскать здешнюю тюрьму — в подвале, естественно. Там снова кричали, но уже не Дэнис, голос был ниже и грубее. Двери стальные, с зарешеченными окошками, в пустом коридоре стоял у стены металлический бак, прикрытый грязной окровавленной тряпкой. Я приподнял тряпку, и меня прошиб холодный пот: свежие кости с остатками мяса, фрагмент чьей-то грудной клетки, кисть руки с короткими волосатыми пальцами и грязью под ногтями, на безымянном — печатка из потемневшего серебра, с эмблемой лесной пехоты.

Из оцепенения меня вывел шаркающий звук шагов. По коридору тащился долговязый понурый старик в рабочей спецовке, с ведром и шваброй.

— Как чувствовал, что этим кончится… — пробормотал он дребезжащим голосом, когда я навел на него пистолет.

— Где Дэнис Кенао?

— Какой Дэнис Кенао?

— Один из тех двух парней, которых привезли вчера вечером. Ему на вид около восемнадцати, зеленые глаза, темные волосы. Что с ним сделали?

— А, этот… Слышал о нем… Так он же не здесь!

— А где?

— Наверху. У Весеннего господина.

— Он живой? Что с ним?

— Знать не знаю. Я убираюсь тока здесь, внизу. Они сейчас кушают, а мне потом за ними прибирать.

— За пленными? — уточнил я.

— За кесу. Пистолета я твоего испугался… Я тута на такое насмотрелся, что пушкой меня не запугаешь. Во, глянь! — он показал на бак. — Знаешь, чего там внутри?

— Уже видел. Отведи меня туда, где держат Дэниса Кенао, тогда останешься жив.

— Иди, если хочешь, сам на мою работу! По-твоему, я до пенсии доживу?

— Точно не доживешь, потому что я тебя сейчас пристрелю.

По-моему, он был немного сумасшедший, и это не удивительно — насмотревшись на такое, недолго свихнуться. Мы поднялись из мрачных нижних коридоров в ярко освещенные верхние, где я уже побывал. Стены там отделаны полированным мрамором, в арочных нишах много интересного: статуи, вазы, сростки кристаллов, покрытые лаком раковины, панцири и скелеты неведомых тварей, но мне было не до того, чтобы все это рассматривать. Попадавшиеся навстречу кесу не удостаивали нас вниманием, зато один хмырь привязался: куда мы прем в это время суток с ведром и шваброй?

— Вот начальник, — показал на меня мой проводник. — Он те все популярно объяснит!

— На генеральную уборку! — огрызнулся я, вспомнив Доротею. — Понял?

Черноусый хмырь злобно ощерился и хотел дать мне по зубам, но я его нокаутировал и запихнул в стенную нишу рядом с недобро оскалившимся скелетом какого-то птицеящера.

— Молодец, хорошо придумал! — хихикнул старикан. — А то его там никто не увидит!

Мы добрались до коридора, где стены и сводчатый потолок из темно-красного камня, а пол выложен черной мраморной плиткой. Тускло сверкали позолоченные дверные ручки, в воздухе витал горьковатый древесный аромат.

— Только по голове не бей, — попросил уборщик. — Она у меня и так не того… Это покои самого Властителя. На кухне болтали, тот парень где-то здесь.

Я попытался приоткрыть одну дверь, другую, третью. За четвертой полумрак, в большом камине пылал огонь — опьяняющий древесный аромат исходил оттуда. Повсюду лежали кесейские ковры, ветвистая бронзовая люстра отбрасывала на потолок причудливую тень. Из ламп светилась только пара переливчатых алмазных бра по обе стороны от широченного ложа, на котором растянулся ничком, уткнувшись лицом в сгиб локтя, обнаженный до пояса темноволосый человек. На его правой лопатке что-то чернело, и я вначале решил, что это ожог. В углу на яшмовом столике стояли вазы с деликатесными плодами и сладостями, початая бутылка дорогого десертного вина, два хрустальных бокала.

Я крадучись подошел к постели, сомневаясь, Дэнис ли это. Вроде бы похож, но ведь он же арестован за оскорбление верховной власти, а эта роскошная комната не особенно смахивает на тюрьму.

Все-таки Дэнис. И на правой лопатке у него не ожог, как я подумал вначале, а большая, с ладонь, татуировка — ошеломляюще красивая черная с серебром орхидея или что-то в этом роде, причем сделали ее так ловко, что незатейливая "СМ!" под ней полностью спрятана.

— Дэнис! — позвал я шепотом.

Он с тихим стоном повернулся и открыл глаза. И тут же поморщился — видимо, ему было больно.

— Залман? Тебе разрешили прийти ко мне?

— Я сам себе разрешил. Мне показалось, я слышал твой голос, и я высадил дверь комнаты, где меня заперли. Это кричал ты?

— Да… Не смог выдержать молча. Меня привязали к кушетке, и Властитель специально приказал мастеру по татуировкам работать так, чтобы боль была невыносимой. Ты видел, что там?