Сергей Лукьяненко - Ночной Дозор

У открытых дверей стоял Игнат, окруженный девчонками из научного отдела, к которым прибились и наши горе-программистки. Очевидно, наш сексофил ухитрился потерпеть поражение на любовном фронте и теперь зализывал раны в узком кругу.

— Антон, — вполголоса спросила Света, — как ты полагаешь, все это — по-настоящему?

— Что именно?

— Веселье. Ты же помнишь, что сказал Семен?

Я пожал плечами:

— Когда нам будет по сто лет, вернемся к этому вопросу? Мне — хорошо. Просто хорошо. Что никуда не надо бежать, ничего не надо рассчитывать, что Дозоры высунули языки и прилегли в тенечек.

— Мне тоже хорошо, — согласилась Светлана. — Но ведь нас здесь только четверо таких, молодых или почти молодых. Юля, Тигренок, ты, я. Что с нами будет — через сто лет? Через триста?

— Увидим.

— Антон, ты пойми. — Света легонько коснулась моей руки. — Я очень горжусь тем, что вошла в Дозор. Я счастлива, что моя мама снова здорова. Я живу теперь лучше, тут даже спорить смешно. Я даже могу понять, почему шеф подверг тебя тому испытанию…

— Не надо, Света. — Я взял ее за руку. — Даже я его понял, а мне пришлось тяжелее. Не надо об этом.

— Да я и не собираюсь. — Света глотнула вина, отставила пустой бокал. — Антон, я вот о чем — я не вижу радости.

— Где? — Наверное, иногда я бываю потрясающим тугодумом.

— Здесь. В Ночном Дозоре. В нашей дружной компании. Ведь каждый день у нас — это какая-то битва. То большая, то маленькая. Со спятившим оборотнем, с Темным магом, со всеми силами Тьмы разом. Напряжение сил, выпяченные подбородки, выпученные глаза, готовность прыгнуть грудью на амбразуру или голой жопой на ежа.

Я фыркнул от смеха.

— Света, но что же здесь плохого? Да, мы солдаты. Все до единого, от Юли до Гесера. На войне не очень-то весело, конечно. Но если мы отступим…

— Что тогда? — вопросом ответила Света. — Придет Апокалипсис? Тысячи лет силы Добра и Зла воевали. Рвали друг другу глотки, стравливали человеческие армии, все — ради высших целей. Но скажи, Антон, разве люди за это время не стали лучше?

— Стали.

— А со времен, когда началась работа Дозоров? Антон, милый, ты мне столько всего говорил, да и не ты один. Что главный бой ведется за души людей, что мы предотвращаем массовые побоища. Ну предотвращаем. Люди сами убивают друг друга. Куда больше, чем двести лет назад.

— Ты хочешь сказать, что наша работа — во вред?

— Нет. — Света устало покачала головой. — Не хочу. Нет у меня такого самомнения. Я одно хочу сказать, может быть, мы и впрямь — Свет. Вот только… Знаешь, в городе появились в продаже фальшивые елочные игрушки. С виду они как настоящие, но радости от них никакой.

Короткий анекдот она произнесла совершенно серьезно и не меняя тона. Заглянула мне в глаза.

— Понимаешь?

— Понимаю.

— Да, наверное. Темные стали приносить меньше Зла, — сказала Светлана. — Эти наши взаимные уступки, доброе дело за злое дело, лицензии на убийство и исцеление можно оправдать, верю. Темные приносят меньше Зла, чем раньше, мы не несем Зла по определению. А люди?

— При чем здесь люди?

— Да все при том же! Мы их защищаем. Самозабвенно и неустанно. Вот только почему им не становится лучше? Они ведь сами делают работу Тьмы. Почему? Может быть, мы что-то утратили, Антон? Ту веру, с которой Светлые маги посылали на смерть армии, но и сами шли в первых рядах? Умение не только защищать, но и радовать? Чего стоят крепкие стены, если это стены тюрьмы? Люди забыли о настоящей магии, люди не верят в Тьму, но ведь они не верят и в Свет! Антон, мы солдаты. Да! Но армию любят, лишь если идет война.

— Она идет.

— Кто об этом знает?

— Мы не совсем солдаты, наверное, — сказал я. Отступать со своей же насиженной позиции всегда неприятно, но выхода не было. — Скорее гусары. Трам-пам-пам…

— Гусары умели улыбаться. А мы — почти уже нет.

— Тогда скажи, что надо делать. — Я вдруг понял, что обещавший стать прекрасным день стремительно катится под откос, в темный и вонючий овраг, заваленный старым мусором. — Скажи! Ты Великая Волшебница, или скоро ею станешь. Генерал нашей войны. А я простой лейтенант. Отдай мне приказ, и пусть он будет верен. Скажи, что делать?

Я только теперь заметил, что в гостиной наступила тишина, что слушают лишь нас. Но было уже все равно.

— Скажешь — выйти на улицу, убивать Темных? Я пойду. Я плохо умею это делать, но я буду очень, очень стараться! Скажешь — улыбаться и дарить людям Добро? Я пойду. Только кто ответит за Зло, которому я открою дорогу? Добро и Зло, Свет и Тьма, да, мы твердим эти слова, стирая их смысл, вывешиваем, как флаги, и оставляем гнить на ветру и дожде. Тогда дай нам новое слово! Дай нам новые флаги! Скажи — куда идти и что делать!

У нее задрожали губы. Я осекся, но было уже поздно.

Светлана плакала, закрыв лицо руками.

Да что же я делаю?

Или и впрямь — мы разучились улыбаться даже друг другу?

Пусть я сто раз прав, но…

Что стоит моя правда, если я готов защищать весь мир, но не тех, кто рядом? Смиряю ненависть, но не дозволяю любовь?

Я вскочил, обнял Светлану за плечи, поволок из гостиной. Маги стояли, отводя глаза. Может быть, они видели такие сцены не раз. Может быть, они все понимали.

— Антон. — Тигренок возникла рядом абсолютно беззвучно, подтолкнула, отворила какую-то дверь. Посмотрела на меня со смесью укоризны и неожиданного понимания. И оставила нас вдвоем.

Минуту мы стояли неподвижно, Светлана тихо плакала, зарываясь мне в плечо, а я ждал. Поздно теперь говорить. Уже все ляпнул, что только мог.

— Я попробую.

Вот этого я не ожидал. Чего угодно: обиды, ответного выпада, жалобы, только не этого.

Светлана отняла ладони от мокрого лица. Встряхнула головой, улыбнулась.

— Ты прав, Антошка. Совершенно прав. Я пока только жалуюсь и протестую. Ною, как ребенок, ничего не понимаю. А меня тычут носом в манную кашу, разрешают потрогать огонь и ждут, ждут, пока я повзрослею. Значит, это надо. Я попробую, я дам новые флаги.

— Света…

— Ты прав, — отрезала она. — Но и я чуть-чуть права. Только не в том, что распустилась перед ребятами, конечно. Они как умеют, так и веселятся. Как умеют, так и сражаются. У нас сегодня выходной, и нельзя его портить остальным. Договорились?

И я снова почувствовал стену. Невидимую стену, которая всегда будет стоять между мной и Гесером, между мной и чинами из высшего руководства.

Ту стену, что время возводит между нами. Сегодня я своими руками уложил в ней несколько рядов холодных хрустальных кирпичей.

— Прости меня, Света, — прошептал я. — Прости.