Вероника Горбачева - Сороковник. Части 1-4

— Гала, — раздаётся сзади угрожающе. — Гала, не вздумай…

У меня кровь стынет в жилах от этого голоса: низкого, мрачного завораживающего.

— Будет тебе, Мага, — усмехается она. — Не для неё мои дары, не потянет. А тебе всё одно не отдам, пусть со мной уйдут.

— Себя же мучаешь, — отвечает он словно с горечью.

— Хочу и мучаю, твоё какое дело? — огрызается Гала, на миг преображаясь в прежнюю, ершистую. — Как решила, так и будет. Ну, вот что, мальчики, — говорит внезапно, и я понимаю, что сэр Майкл уже здесь. — Вам тут делать нечего. Простились уже. Теперь идите, а со мной Ванесса останется.

Сэр собирается коснуться её плеча, но Гала нервно вжимается в подушку. Шипит:

— Не тронь, забыл, что вчера было? Опять выпью до донышка, а толку не будет. За неё не бойся, — кивает на меня, — у женщин энергетика другая. — Смотрит на него с нежностью. — Ступай уж, Мишенька. Если хочешь — в лоб целуй, а трогать не трогай.

Задохнувшись, умолкает. После паузы торопит:

— И ты иди, Мага. Спасибо, что рядом были. Не обессудьте, что гоню: не хочу, чтобы страшной такой видели, а то чем дальше, тем хуже.

Сэр Майкл, склонившись, целует её в лоб. На глазах у него слёзы. Молча уходит. Тот, которого называют Магой, прощается так же. Но при этом ещё шепчет что-то на ухо. Она отрицательно качает головой.

— Не проси, дружок. Хотела бы жить — даже за твоё предложение уцепилась бы, да ты же знаешь… Выбрала я.

Они смотрят друг другу в глаза, и внезапно он целует её в губы. И снова шепчет что-то. Я разбираю только: «не бойся».

— Знаю, — отвечает она и блаженно улыбается. И говорит с нежностью: — Ах ты, паршивец… спасибо, что не побоялся. Только всё равно не отдам.

Он идёт к выходу. У самой двери оборачивается. Смотрит — на меня. Сообщает сухо, как будто и не было только что трогательной сцены:

— Если что — зови, мы рядом.

Уходит. Гала неуловимо быстро щёлкает пальцами, и дверь зарастает.

— И внутри, и снаружи перекрыто, — сообщает она довольно. — Ещё могу… Не трусь, Ванесса, как умру — все мои заморочки исчезнут, выйдешь спокойно. А пока сиди, раз подвязалась.

И замолкает надолго. Я невольно почёсываю ладонь: она всё ещё зудит, но не будешь сейчас жаловаться!

— Он ко мне приходил, — внезапно говорит она. — Васюта твой. Всё рассказал. Неужто отпустишь?

Сердито мотаю головой.

— Вот и молодец. Такими не пробрасываются. Только смотри за этими двумя, не больно-то они тебя отпустят. У них обоих причины есть…

Дышит она с трудом.

— Лёгкие скоро начнут отекать, — Гала морщится и пробует переменить позу. Я помогаю. — Слушай сюда. Как хоронить магов, ты не знаешь. Мальчикам… это ни к чему, для сэра слишком тяжело, а Маге лучше вообще в руки не попадаться после смерти. И местных сюда пускать нельзя — растащат всё, беды не оберёшься. Я шар заговорила, — она кивает на столик с хрустальным шаром, — он вроде как на таймере. Впитает ауру… то, что после меня останется, скинет инфу в Ковен, а через полчаса всё здесь сгорит к чёртовой бабушке. — Пауза. — За это время успеете тут пройтись, если что нужно — возьмёте. Только не увлекайтесь, помните о времени. Книги не бери, тебе не к чему, не магичка ты…

Она закашливается, сплёвывает в платок.

Я не знаю, что сказать. Подбодрить? Так она знает, что считанные часы остались. Врать про то, что всех нас ТАМ ждёт? Это ей, думаю, поболее моего известно. И понимаю, что слова тут лишние.

— Покаюсь, — темнеющие губы снова складываются в усмешку. — Теперь уж всё равно. Ругай меня, не ругай — это я руку приложила, чтобы тебя из твоего мира выдернуть. Я — и ещё кое-кто. Что уставилась? Васюту жалко было. Ты не думай, ничего у нас с ним… Просто друзья. Я, когда поняла, что недолго осталось, решила: надо к нему поближе такую вот… домашнюю, чтобы согрела, наконец. Чтобы оттаял.

— У тебя получилось, — мёртво отзываюсь я.

— Вижу. — Снова кашель. — Даже слишком. Я же не думала, что так обмишулимся. Думала, появится простая уютная цыпочка… Васюта — он же боевых баб на нюх не выносит, ему лапушку подавай… — Насмешливо продолжает: — У цыпочки и страхи малые, так, страстишки, как-нибудь отбилась бы ты с нашей помощью. А здесь на тебя сразу такого зверя выпустили. Мы всё в толк не могли взять, почему. И не поймём уже.

Почему она всё время говорит «мы»?

Она вглядывается, вчитывается в меня в последний раз.

— Кто-то за тобой стоит…. уже не вижу, кто. В расчёте на него и квесты будут строить. Не расслабляйся, голуба.

Глаза её подёргиваются серым.

— Больно? — спрашиваю. Прислушиваюсь к своим ощущениям, хочу услышать её, как вчера Аркадия, но — тихо. — Дать чего?

Она качает головой.

— Не болит. Заглушила. За руку возьми. И не думай ничего мне перекачивать, я закрылась. Хочешь, чтобы я ещё сутки мучилась? Миша вон тоже попробовал, сам был не рад.

Её пальцы снова вцепляются в мои, настолько сильно, что боль отдаёт уколом в сердце. Гала лежит, не шевелясь, а я боюсь двинуться, чтобы её не растревожить.

У неё был Королевский Рубин. Теперь я понимаю, почему она не хотела его брать. Жить не хотела. Предпочла отдать девочке. А ведь какой-то миг колебалась…

Через полчаса она открывает глаза.

— Если вернёшься, — передай моему Волокитину, что он сволочь.

Кто такой Волокитин, и где его найти, так и не сказала.

Ещё через полчаса она просит повернуть её набок. Сама не может.

В половине второго велит достать из ящика стола свечи. Свечи церковные, православные, откуда и как они здесь появились, вряд ли я узнаю.

— Спички там же. Зажжешь… когда уже отходить начну.

В два часа я раскуриваю ей папиросу. Говорить о вреде курения в такой момент глупо.

— И сама, — просит она. — Мне так легче. Держи при себе, — взглядом показывает на портсигар, — может, ещё попрошу.

Чернота вокруг неё сгущается и проблёскивает редкой искрой. Лицо — в дымке. От змейки на руке остался только контур. Временами она впадает в забытьё.

Я смачиваю ей сохнущие губы водой. Хоть она и не просит — но от того, что больше не говорит. Время от времени растираю ей руки и ступни, но это не помогает: они всё холоднее.

В три она открывает глаза и шепчет:

— Всё.

Но это ещё не всё.

Вскоре меняется дыхание. На вздохе — болезненный всхлип, на выдохе стон. Я знаю, что будет дальше, поэтому зажигаю свечи. Одну ставлю на стол, другую вкладываю в восковые холодные пальцы. Янек, наверное, уже с ума сходит от неизвестности; а как там сэр Майкл со своим тёмным другом? Да хоть бы его и собаки не любили, я бы и ему порадовалась, был бы рядом.