Костер и Саламандра. Книга первая (СИ) - Далин Макс Андреевич
Неважно.
— А куда, мэтр, она уехала? — спросила я.
— Где ж мне знать, — вахтёр ухмыльнулся виновато. — Схватилась, что нужно в другое место, это я слышал, а в какое другое…
— Ладно, — сказала я. — Я посмотрю на кораблик.
Я надеялась, что фарфоровые моряки или кто-то из инженеров слышали или знают, куда собиралась Вильма, — ну и пошла спросить.
Я ничего не понимаю в кораблях. Я просто увидела, какой он прекрасный, этот стремительный механический кит. И, кажется, так его видели и работяги, которые понимали его от и до, — потому что юный механик, пробегая по каким-то важным делам, погладил металл китового бока, как живое. Как любимое и живое.
А фарфоровые моряки уже выглядели так, как им, видимо, предполагалось выглядеть с самого начала. И что меня поразило предельно — так это очки на штурмане Талише. Его лихая русая чёлка — и очки.
— Мессир Талиш, — спросила я, не утерпела, — а очки-то вам зачем? Неужели вы и сейчас близоруки?
— Вы не поверите, прекраснейшая леди Карла, — ответил он с явно слышной в голосе улыбкой. — Может, это не глаза меня раньше подводили, а у души была такая настройка? Вот, видите, мать сохранила мои очки — и меня потянуло их надеть… Теперь вижу всё так ясно — как в детстве.
— Дорогая леди Карла, — окликнул меня капитан Дильман. — Разрешите обратиться!
— Обращайтесь, прекрасный мессир, — сказала я. — Рада, рада вас видеть.
Он, видно, при жизни стриженый был: парик ему сделали ёжиком. Зато носил прекрасные чёрные усы. Фарфоровые казались такими же живыми, как Валор, — и это меня даже отвлекло от тревоги.
— Леди, — сказал капитан, — моя жена взяла с меня слово, что я поблагодарю вас за неё и поцелую ваши руки. Она семь лет меня ждала без всякой надежды.
Я подала ему руку. У него в голосе такая нежность была… души лучше, чем живые люди, знают, насколько это важно — ждать. Она же его держала на плаву в его посмертии, жена, он не мог не чувствовать…
А механик Элис Тяпку гладил. Он был рыжий, и ему нарисовали веснушки. Тяпка виляла ему хвостом — и вообще, она уже, кажется, привыкла к заводу, не вздрагивала от грохота.
И вместо того, чтобы расспрашивать их по делу, я полюбовалась, как они… ожили. Не оторваться было. Только через пять минут я начала их всех расспрашивать.
— Государыня сказала, что ей ещё непременно нужно на завод металлопроката, — сказал подошедший инженер. — Особый заказ же, наш, — и улыбнулся. — Она хотела посмотреть сама… ну и у людей настроение, конечно, меняется, когда она приезжает. Мы ведь снова её ждём, государыню, на день Блаженного Хельмута, когда на воду будем спускать кораблик.
Как только я узнала, куда Вильма поехала, так немедленно меня снова накрыло тревогой. Честное слово, я не понимаю, почему металлопрокатный завод опаснее, чем верфи, — но мне снова стало холодно от ужаса. И я слишком быстро со всеми попрощалась — а к своему мотору возвращалась чуть не бегом.
Как мы туда ехали… это, кажется, была самая тяжёлая дорога в моей жизни. Этот солнечный день зимы, которая вот-вот свалится в весну. И ледяной ужас.
Самое глупое — что я ведь знала: с Вильмой Ольгер — и снова забыла про зеркало.
Он мне сам напомнил.
И почувствовала я зов не так, как когда мы тренировались: во мне Дар полыхнул так, будто кровь вскипела в жилах.
Я схватила зеркальце, пузырёк с эликсиром, стала откупоривать, уронила крышечку, плеснула себе на палец, открыла связь — и увидела бледное до зеленоватости лицо Ольгера, полосу крови у него на щеке — глаза совершенно дикие, а в них слёзы стоят.
— Леди Карла, — выдохнул он в зеркало, — вам надо на сталепрокатный завод Кнолля, срочно. В государыню стреляли. Я всем сообщаю.
И я, в кромешном ужасе, просто чудовищном, спросила так спокойно, что сама удивилась:
— Жива она, Ольгер?
— Да, леди, — сказал он, и слёзы перелились через край. — Пожалуйста, скорее. Государыня вас звала.
Я закрыла зеркало. Водитель слышал — он увеличил скорость так, что я подумала: «Сейчас ещё кого-нибудь убьёт», но без страха, даже без опасения. У меня просто темно было в глазах. А Тяпка, кажется, всё поняла: она тихонько поскуливала, а потом начала подвывать.
А я вжалась в сиденье и думала: ты вот дрыхла, а Вильма ушла одна. А потом ты глазела на корабль, болтала с моряками и теряла время. А ведь ты же знаешь, что Ольгер — слабый некромант. Ты виновата.
Когда мотор подъехал к заводу, там уже стояло жандармское оцепление, они ещё и гвардию вызвали. Но без карет медиков, только мотор Сейла.
Я не смогла сразу выйти: у меня подкашивались ноги.
К мотору подбежал Норис, помог мне — подал руку, и я почувствовала, как у него трясутся пальцы.
И рявкнула:
— Почему ты здесь⁈ Где королева⁈
— В корпусе, где дирекция, — сказал Норис.
Он так дышал, будто боялся, что сейчас у него резьбу сорвёт до истерики.
Мы туда побежали вместе. Мне ужасно мешал кринолин, и я его подобрала с двух сторон, как девка, которая удирает от патруля. Мне было всё равно, наплевать.
Уже заходя в корпус дирекции, я выдохнула и спросила:
— Что вы тут делали? Вы, жандармы, гвардия — что делали тут?
Норис схватил меня за плечи, остановил, повернул к себе:
— Карла, — сказал он, глядя мне в глаза, — стрелял владелец завода. Во время разговора. Как мы могли предвидеть.
Я вырвалась и оттолкнула его.
— Где⁈
Он показал где.
На лестнице и в коридоре тоже стояли жандармы. Я пробежала мимо них и влетела в кабинет директора.
Моя Вильма лежала на кожаном диване в кабинете. В распахнутой шубке и белом платье, корсет, пропитанный кровью, Сейл расшнуровал — и рубашка под ним тоже была в крови.
— Извлечь пулю здесь не получится, — сказал Сейл, повернувшись ко мне.
У него было такое лицо, что больше он мог уже ничего не говорить.
— Дорогой… мессир Сейл, — тихо сказала Вильма. — Пожалуйста… оставьте нас. Это… важно.
Она говорила очень тихо и очень ровно, будто сильно устала, но всё с ней в порядке. Сейл поцеловал её руку и вышел, горбясь.
— Будьте в коридоре, — сказала я и встала на колени рядом с диваном. Рядом с Вильмой.
Вильма посмотрела на меня и чуть улыбнулась. Капля крови стекла из угла рта.
— Вот я дурочка… — тихо сказала она. — Одна…
— Только не умирай, — сказала я. Прижала её пальцы к губам. Холодные.
— Умираю, — сказала Вильма просто. — Прости… дорогая. Я вот сейчас… умру… и поговорим…
— Нет, — шепнула я.
— Смерти… нет… — сказала Вильма.
Я всё понимала, прости мне небо. Что ей дико больно — и что она королева и умирает, как королева. Что она и сейчас уже приняла решение. Что она ничего не боится — и смерти тоже. И что я должна буду сделать — понимала. И мне было так страшно — я понятия не имела, что ужас может причинять вполне физическую боль.
— Ты должна будешь… — шепнула Вильма.
В дверь поскрёбся Сейл — как пёс:
— Здесь мессиры Броук и Раш…
— Сюда их… — прошептала Вильма.
Они вбежали, столкнувшись в дверях, — встрёпанный Броук, у которого на лице был точно такой же, наверное, ужас, как и у меня, и Раш, которого, по-моему, накрыло не ужасом, а отчаянием. Наверное, Сейл им сказал, что дело безнадёжное.
Оба кинулись на колени рядом с Вильмой, как и я.
А Вильма чуть улыбнулась.
— Милый… герцог… — прошептала она. — Вы… успели? Закон о… духах?
— Да, — сказал Раш еле слышно. — Объявил утром.
— Хорошо, — Вильма шевельнула пальцами, будто хотела пожать мне руку. — Карла… Карла — медиум. Будет передавать… мои… слова… пока я…
Ей было так тяжело говорить, что я не выдержала:
— Пока Вильма будет духом, я буду передавать её инструкции, — сказала я. — Это недолго.
Бесценная моя, отважная моя королева снова чуть шевельнула рукой. И улыбнулась. Кровь текла у неё изо рта струйкой.
— Я… не… уйду… — шепнула Вильма — и её взгляд остановился.
Я видела, как она встала с дивана, с сожалением глядя на тело. Я видела, что её звали туда, вверх, — но она поймала мой взгляд, будто хотела за него уцепиться, и я её остановила.
