Наталия Мазова - Исповедь Зеленого Пламени

«Так будет лучше. Я ведь тоже в любой момент могу уснуть и не проснуться. И кто знает, что будет, когда окажется слишком поздно? Иди, пока я еще могу благословить тебя на прощание».

И тогда я ступил на тропинку и почувствовал, что она отзывается моим шагам, как натянутая струна гитары. Дойдя до леса, я оглянулся и в последний раз увидел на краю городка маленькую фигурку, укутанную в серебристо-серую шаль…

— Ты лучше меня разбираешься в этом, — неожиданно перебивает Он сам себя, — скажи: она ведь теперь святая? Люди могут ей молиться?

— Конечно, могут, — твердо отвечаю я. — Когда мы вырвемся отсюда, мы отнесем ее имя Заступникам, чтобы они начертали на скрижалях Храма в Заветном: «Святая Кьяррид из Снежной Пустыни».

— Заступница тех, кто блуждает во мраке, — эхом отозвался Лугхад. — Я долго шел по Серебряной Струне, я снова устал, но это была уже обычная человеческая усталость, а не бессилие на грани отчаяния. Мне не хотелось спать, и я шел, не останавливаясь, боясь сойти с тропинки. Иногда, когда меня мучила жажда, я опускался на колени и раскапывал снег рядом с Серебряной Струной. Под ним были ягоды, красные и кислые — не то клюква, не то брусника. Я ел их, и они придавали мне силы. Я шел сквозь миры, и ночь была уже непроглядна, но внутренним зрением я все время видел тропинку, и шел по ней, как по лучу…

Вокруг меня не было никакого следа людей. Смерть Воды — мир был занесен снегом и скован вечным льдом. Я понял, что уже близок, если можно так сказать, к линии фронта Тени, через которую придется прорываться с боем. Но даже это не тревожило меня сверх меры.

…Что было — теперь узнаешь ли? Я увидел зарево над мертвым лесом и невольно замедлил шаг. Холодок страха коснулся сердца, и я ощутил, как трепещет под моими ногами Серебряная Струна — наверное, ей тоже было страшно. Пересиливая себя, я двинулся вперед — чему быть, того не избежать.

Лес разорвался внезапно, как покрывало — и предо мною предстала ограда старого кладбища, засыпанного снегом. Тропинка вилась вдоль самой ограды, еле различимая в призрачном свете, идущем непонятно откуда. Что-то темное и безымянное преграждало мне путь — не воспринимаемое чувствами, но дохнувшее в лицо, ледяным ужасом. Я понял, что пройти мне не дадут.

«Камень гроба отвален, и нет его здесь…» — торопливо заговорил я. Мне казалось, что именно это Слово будет наиболее действенным…

Страшный хохот, эхом отдававшийся в лесу, заметался между могил и оглушил меня. На ограде, где секунду назад никого не было, теперь сидела огромная коричневато-черная хищная птица. Голову ее венчала корона — венец мертвенного, бледно-желтого призрачного света, ничего не освещавшего.

«Ха-ха-ха-ха! Теперь ты в моей власти! — страшный скрипучий голос, злобное карканье. — Камень гроба! Земля, камень, небытие! Здесь я в полной своей силе! Ты сам призвал меня, жалкий певец, вообразивший себя магом, и сам избрал Землю своей гибелью!»

И тут я, холодея от ужаса, увидел, что у птицы голова женщины, и на моих глазах лицо ее стало лицом Райнэи! Невольно я вскинул руку, пытаясь закрыться от страшного зрелища, и, сам не зная почему, вдруг воскликнул: «Оборони меня, Кьяррид!»

«Карр!» — раздалось в ответ. «Кьяррр меррртва! Мерррртва!» И с этими словами порождение кошмаров кинулось мне в лицо. Я отступил, сошел с Серебряной Струны и упал на колени в снег. Птица с лицом Райнэи ударила меня крыльями по голове — и дальше пустота…

Лугхад замолкает, пытаясь справиться с дрожью. Мне тоже не по себе — я как наяву представила все, о чем Он рассказывает…

— То, что было потом, я помню как в тумане — разум мой был мертв тогда… Я шел назад в Каэр Мэйл, возвращался по Черным Шрамам туда, откуда не бегут. Грязная птица в венце страшного света сидела на моем плече, и из глаз моих струился холод небытия… Я снова шел, не таясь и ничего не чувствуя, через города в кольце распада, и любой, завидев меня, убегал прочь с криком ужаса — я казался им вестником Бездны, я и был в тот миг порождением Тени…

Так вернулся я к подножию Каэр Мэйла, и у ворот города злобная птица сорвалась с моего плеча и с издевательским хохотом растаяла в небе. Я снова был свободен, но в памяти моей зияли провалы (хотя кое-что я все же сумел не забыть), а в душе прочно поселилось отчаяние — я больше не верил в спасение и в победу Света. И когда не стало злобной воли, пленившей меня, я без сил упал лицом в выжженную траву на склоне. Если б я мог, то заплакал бы — но я никогда этого не умел. И так я пролежал не знаю сколько, а потом встал и вошел в Каэр Мэйл, чтобы стать для него Лугом Безумцем, певцом непостижимого…

И снова Он умолкает. А я смотрю не на Него — на Лоти. Что происходит сейчас в ее душе? Не вступила ли в ней эта новая правда в страшную войну со всем предыдущим смыслом ее жизни, с верой в истинную Королеву и прежние времена? Ибо когда Он вот так вспоминает — не поверить невозможно.

— Что тогда творилось со мной, сейчас уже трудно представить. Тебе знакомо состояние, когда не можешь быть с кем-то, но еще больше не можешь — без него?

— Знакомо, — отвечаю я, стиснув зубы.

— Через месяц после неудачной попытки бегства я и сотворил первую из пяти Смертных Печатей…

— Это был танец Черной Луны? — перебиваю я с дрожью.

— Нет, Смерть Огня была второй, только второй. А первую — Смерть Воды — ты еще не слыхала… — и вдруг, резко приблизив свое лицо к моему: — Хочешь — здесь и сейчас?

Глаза в глаза…

— Да — хочу!

Тишина повисает над поляной, обласканной осенью. И в этой тишине тот, кто еще два часа назад звался Лугом Безумцем, а теперь вспомнил себя настоящего, словно в первый раз касается струн…

Волны ли тревожно бьются о берег, вторя аккордам, или это кровь пульсирует у меня в висках? Вот… еще… да это же именно та песня, что пригрезилась мне в Башне исступленной ночью, когда Хозяин бросил на меня Храниэль, а сам скрылся неизвестно куда! Да, я узнаю ее!

Его голос вплетается в мелодию — и я, не в силах просто слушать это, срываюсь с места, еще успев заметить вспышку испуга в глазах Лоти — а потом она срывается за мной! Полностью отдавшись неистовой мелодии, кружимся мы вокруг костра, словно повторяя своим танцем то, о чем Он поет:

И битва была, и померкло светило

За черной грядой облаков…

«То брат мой явился на зов…» Неужели и вправду это был Его зов в ту далекую ночь? Немыслимый, сквозь миры и времена дошедший до Башни Теней, как свет очень далекой звезды, и случайно попавший в резонанс со мной, которая тоже причастна Огню и тоже медленно умирала оттого, что — не вместе?!

Но как бы то ни было — Он позвал, и я явилась. Я отозвалась на молитву того, кто молился МНЕ…