Сергей Малицкий - Забавник

Да, так оно и было. Ох, и натворил же Рин дел, переиначивая те заклинания, что выуживал из старых свитков или вымучивал у Айры! Пока прикупили домик на окраине, четыре раза пришлось гостиницу менять, один раз так вообще чуть не спалил ее Олфейн вместе с постояльцами и хозяином.

Айра сначала ругалась с молодым напарником, а потом сняла гостиницу у заросшего бурьяном пустыря и выгоняла Рина упражняться с магией туда. Через год пустырь покрылся пеплом, забыв не только о сорняках, но и о любой траве, а потом чего только на нем не выросло. Орлик все ждал, что мертвецы из могил полезут. Кладбище там, как оказалось, какое-то было. Уже ни камней, ни ритуальных колод не осталось, а все никто не решался построиться на древних костях. Рину они тогда не помешали. Или наоборот, помогли прочувствовать иную сторону магии?..

Олфейн вздохнул. В его подземелье по-прежнему было темно, но он чувствовал, что там, наверху, пока еще черное небо начало светлеть. Времени оставалось все меньше.

Он поднялся, взял корзину и пошел к самой дальней келье. Мертвец, который лежал в ней, уже высох так, что нельзя было определить ни его возраст, ни племя. Глубоко вдохнув, Рин наклонился, поднял странно легкие руки, которые выскочили из рукавов полуистлевшей рубахи. Положил в корзину голову. Аккуратно сложил пополам и засунул туда же остальное, затем вернулся к центру рисунка, куда предусмотрительно притащил скамью.

Больше сегодня прием пищи Рину не грозил. Пришептывая песню о погребении и посмертной милости, обращаясь к Единому и богам Врат посмертия и суда, он аккуратно освободил полуистлевшее тело от одежды и положил его так, чтобы живот был в центре рисунка, руки и голова раскинулись на три соседних лепестка, а ноги — на два противоположных. Встряхнул и подергал рубаху, отбросил ее в сторону — она расползалась в руках на части, — а порты оставил, связав две штанины вместе.

От рук невыносимо пахло тленом, но Рин встал и пошел за следующим трупом. Закончил он, когда, по его расчетам, диск Аилле показался над Молочными пиками. Собранная из одежды покойников веревка с добавкой собственной рубахи, портов и плаща вышла на шесть десятков локтей с запасом, который пошел на крепкий узел на выгнутой из железных прутов трехрогой кошке. Трупы, которые из-за тленности и худобы едва поднялись над центром рисунка на полтора локтя, образовали руками, ногами и смеющимися головами страшный цветок. Оставшийся в тонких портах и сапогах, свернув кольчугу, Рин надел перевязь, повесил через плечо суму и вымыл лицо и руки.

— Эй! — донеслось сверху. — Ты жив еще, малыш Олфейн? Все в темноте сидишь?

— Пока жив, — бодрым голосом отозвался Рин. — А в темноте глаза отдыхают! Да и давно мечтал выспаться, только не думал, что высплюсь у тебя в гостях, Камрет!

— Вот и хорошо, — хихикнул коротышка. — Правда, ты уж не обессудь. Возможно, скоро я захочу с тобой позабавиться! А может быть, и вовсе забуду о тебе. Но до полудня можешь спать. Аилле поднялся над горами! Скир просыпается, смотрит в зеркало и трясется от ужаса! Эх, об одном жалею, парень, что не увидишь ты моей охоты!

— Все в твоих силах! — крикнул Рин. — Подними ловушки, выгреби песок, и я с удовольствием полюбуюсь Аилле и подивлюсь твоей охотничьей удаче!

— А-а-а-а! — закатился в хохоте Камрет. — А ты, малыш, явно избавился от вечного недовольства! Знаешь, что я больше всего люблю?

— Наверное, свежей человечинки к обеду? — предположил Рин.

— Ну нет, — хмыкнул Камрет. — Человечинки лучше на ужин, обед располагает к сладостям. Больше всего я люблю обрезать роды. Вот убью девчонку, от которой у тебя замирает сердце, сразу три рода оборвется — и род Сурры, и род Сади, и род Сето. Хотя нет, Сади пока не найден, если он жив, конечно. А Сурра обильно семя разбросал, обильно. Но Заха уже, как я понимаю, нет, кто там остался?.. Да, Айра и Тир! Вот и весь Сурра!.. Эх, не смогу пресечь род Дари! Туточки только он сам да Илька, если она доживет, конечно, до вечера. А разыскивать его женушку времени нет, да и охоты. Но зато прикончу род Олли, и кое-какие прочие танские династии укоротятся. До Орлика доберусь, да мало ли ниточек еще можно оборвать? Эх, парень! Времени у меня маловато, а то спустил бы к тебе всех твоих убогих друзей, да посмотрел, как через неделю-другую вы будете рвать друг другу зубами глотки!

— Ты изменился, Камрет, — негромко проговорил Рин.

— Не нравлюсь? — притворно обиделся коротышка. — Так вот что я тебе скажу, таким я и был всегда. Когда маленьким и горбатым, когда большим, когда очень большим, но всегда одинаковым. Просто ты плохо видишь! Но я добрый. Вот закончу охоту и попробую заглянуть сюда. Только ради тебя. Вечерком, прежде чем позабавиться с тобой, побуду немного толстеньким пузатым старичком. Хорошо?

— Уж постарайся! — крикнул Рин, но ответа не последовало.

Олфейн еще долго стоял, всматриваясь в бледное пятнышко света над головой. Потом выпил вина, взял меч и, надрезав основание ладони, пустил струйку крови в кувшин. Затем покрыл кровью клинок. Холодный ветер подул сначала из одного угла подземелья, потом из второго. Мурашки побежали по спине Рина Олфейна, поднялись по шее, по вискам и стянули кожу на затылке.

— Единый всеблагой, — прошептал он, — помоги мне! — И начал повторять без остановки: — Помоги мне, помоги мне, помоги мне… — пока ставил кувшин возле выложенного из мертвечины цветка, пока прилаживал на пояс страшную веревку, пока стоял под отверстием, выглядывая в точке небосвода искру дневной звезды, и пальцы мертвецов словно щекотали его почти голые ноги.

Звезда появилась, и, выкрикнув нужные слова, Рин вонзил в центр цветка окровавленный меч! Задрожали ноги мертвецов, сомкнулись сухие пальцы, распахнулись проваленные рты, моля об утолении жажды, и струя вина, смешанного с кровью, хлынула на подрагивающий клинок.

Серое зрение исчезло, тьма сомкнулась, но тут же вспыхнуло, как прокаленное масло, вино, разбегаясь по линиям, вырезанным в полу. И вслед за ним вспыхнули уже начинающие обретать плоть мертвецы, засветился пропитанный кровью пол, и оплыл, капая расплавленным металлом, меч, а в ушах застыл истошный крик, словно вековые муки можно было выразить в одном звуке. И Рин, зажимая уши, покатился под гнилую скамью, уже не чувствуя, что весь дворец конга качается и шевелится и что воздух дрожит, занимаясь вихрями точно так же, как он дрожит, когда Айра обращается к бездне, живущей внутри нее, чтобы пройти из одной окраинной земли в другую.

Когда Олфейн открыл глаза, все закончилось. Подземелья больше не было. Теперь он просто сидел в глубокой яме.

Вырезанный в камне купол исчез вместе с огромным куском скалы. Стены ямы были гладкими, словно вышли из-под рук искусного камнереза, и повторяли форму цветка. Пол бывшего подземелья покрывал слой пепла.