Сергей Лукьяненко - Сумеречный дозор

Костя неловко развел руками — и заговорил, обходясь исключительно союзами, междометиями и местоимениями:

— Ну и… это… вот… ну ты… я-то… да… ну ты и…

— Не хочу я заглядывать в досье на друга, — сказал я и неловко добавил: — Пусть даже бывшего.

— А я-то думал, ты смотрел, — сказал Костя. — Ясно. На дворе двадцать первый век, Антон. Вот… — он полез в карман пиджака и достал свою фляжку. — Концентрат… донорской крови. Двенадцать человек сдают кровь — и никого не надо убивать. Гемоглобин, конечно, не причем! Куда важнее эмоции, которые испытывает человек, сдавая кровь. Но ты и представить себе не можешь, сколько людей до смерти боятся, но все-таки идут к врачу, сдают кровь для родных. Мой личный рецепт… «пропись Саушкина». Только ее обычно называют «коктейль Саушкина». Наверняка в досье записано.

Он торжествующе смотрел на меня… и, наверное, никак не мог понять, почему же я не улыбаюсь. Почему не бормочу виновато: «Костя, прости, я-то тебя считал сволочью и убийцей… а ты честный вампир, добрый вампир… современный вампир…»

Да, он таким и был. Честным, добрым и современным. Не зря работал в НИИ гематологии.

Вот только почему он сказал про состав? Про кровь двенадцати человек?

Хотя, понятно, почему. Откуда мне знать содержание «Фуарана». Откуда мне знать, что для заклинания требуется именно кровь двенадцати человек?

У Витезслава не было под рукой этих двенадцати. Он не мог сотворить заклинание из «Фуарана» и повысить свою силу.

А у Кости была фляжка.

— Антон, ты что? — спросил Костя. — Ты что молчишь?

Эдгар вышел из купе проводника, что-то говоря пожал начальнику поезда руку, направился к нам — все еще с довольной улыбкой на лице.

Я посмотрел на Костю. И все прочел в его глазах.

Он понял, что я понял.

— Где ты прячешь книгу? — спросил я. — Быстро. Это твой последний шанс. Единственный шанс. Не губи себя… в этот миг он ударил. Без всякой магии — если не относить к магии нечеловеческую силу вампира. Мир взорвался белой вспышкой, во рту хрустнули зубы и челюсть будто отнялась. Я отлетел в конец коридора и затормозил о какого-то пассажира, не вовремя выползшего подышать. Наверное, ему надо было бы сказать спасибо за то, что я не потерял сознания — впрочем, вместо меня отрубился сам пассажир.

Костя стоял, потирая кулак — и его тело мерцало, мгновенно входя и выходя из Сумрака, скользя между мирами. Так поразившая меня когда-то особенность вампиров… Геннадий, отец Кости, идущий ко мне через двор, мать Кости, Полина, обнимающая за плечи совсем еще юного вампира… мы законопослушные… мы никого не убиваем… вот ведь угораздило — жить по соседству со Светлым магом…

— Костя?! — воскликнул Эдгар, останавливаясь.

Костя медленно повернул к нему голову. Я не увидел — почувствовал, что он оскалился.

Эдгар выбросил перед собой руки — и коридор перегородила мутная стена, похожая на пласт горного хрусталя. Возможно, он еще не понял, что к чему, но инстинкты у Инквизитора работали.

Костя издал низкий, воющий звук и уперся в стену ладонями. Стена держала. Вагон потряхивала на стыках, за моей спиной медленно, неторопливо начинала визжать женщина. Костя пошатывался, пытаясь продавить защиту Эдгара.

Я поднял руку и послал в Костю «серый молебен» — древнее заклинание против нежити. Всякую поднятую из могил органику, никакого сознания не имеющую, а живущую лишь за счет воли колдуна, «серый молебен» разваливает на кусочки. Вампиров — замедляет и ослабляет.

Костя повернулся, когда тонкие серые нити окутали его в Сумраке. Шагнул ко мне, встряхнулся — заклинание рвалось на глазах. Никогда еще я не видел такой грубой, но эффектной работы.

— Не мешай мне! — рявкнул он. Лицо Кости заострилось, клыки прорезались по-настоящему. — Не хочу… не хочу тебя убивать…

Я сумел приподняться и поверх поверженного пассажира вполз в купе. На верхних полках начали визжать какие-то мужики внушительных габаритов — ничуть не хуже той женщины, что орала, стоя у дверей в туалет. Подо мной раскатились по полу какие-то стаканы и бутылки.

Костя одним прыжком появился в проеме двери. Только окинул мужиков взглядом — и те замолчали.

— Сдавайся… — прошептал я, садясь на полу у столика. Челюсть двигалась как-то странно — вроде и не вывихнута, но каждое движение отдает болью.

Костя засмеялся:

— Я вас всех тут сделаю… если захочу. Идем со мной, Антон. Идем! Я не хочу зла! Что тебе эта Инквизиция? Что тебе Дозоры? Мы все изменим!

Он говорил совершенно искренне. Даже просительно.

Почему требуется стать самым сильным, чтобы позволить себе слабость?

— Опомнись… — прошептал я.

— Ты дурак! Дурак. — делая шаг ко мне, прорычал Костя. Протянул руку — пальцы уже оканчивались когтями. — Ты…

Початая бутылка «Посольской», из которой лениво текла водка, сама попалась мне под руку.

— Пора нам выпить на брудершафт, — сказал я. Он успел отклониться, но брызги все-таки попали на лицо. Костя взвыл, запрокинул голову. Будь ты хоть самый высший вампир, но алкоголь для тебя — отрава.

Я встал, подхватил со столика недопитый стакан, занес руку. Крикнул:

— Ночной Дозор! Ты арестован! Руки за голову, клыки втянуть!

В дверь буквально одновременно втиснулись трое инквизиторов. Вызвал их Эдгар, или сами почувствовали неладное? Они повисли на Косте, все еще растирающем окровавленное лицо. Один пытался прижать к шее Кости серый металлический диск — нечто, под завязку напичканное магией…

И в следующий миг Костя показал, на что он способен.

Удар ноги выбил у меня стакан, я впечатался спиной в окно. Рама затрещала. А на месте Кости крутился серый вихрь — удары рук и ног следовали с неимоверной, лишь киногероям доступной скоростью. Во все стороны летели брызги крови и ошметки плоти, будто кто-то решил смолоть в блендере кусок парного мяса.

Потом Костя прыгнул в коридор, оглянулся — и нырнул в окно, будто не замечая толстого двойного стекла.

Стекло его тоже не заметило.

Костя еще раз мелькнул за окном, кувыркающийся по склону — и поезд унесся прочь.

Слышал я о таком трюке из вампирского арсенала, вот только всегда считал развоплощение досужей выдумкой. Даже в справочниках напротив хождение сквозь стены и стекла в реальном мире стояло стыдливое «н.п.» — «не подтверждено».

В купе бесформенной грудой лежали два инквизитора — изорванные так, что можно было и не интересоваться наличием пульса.

Третьему повезло — он сидел на койке, зажимая рану в животе.

Под ногами хлюпала кровь.

Пассажиры на верхних полках больше не орали — один закрыл голову подушкой, другой смотрел вниз стеклянными глазами и тихонько хихикал.