Александр Прозоров - Креститель

— Ладно, — отступил от него Середин. — Поверим.

Он прошел по пляжу, отыскал пояс пленника, снял оружие с грека, забрал у него и перепоясался своей саблей. Потом пихнул горожанина в спину:

— Пошли. Дорогу знаешь.

И они потопали вдоль прибоя. Олег всё время посматривал в правую сторону, но Рады так и не заметил. Скорее всего, она уже давно очнулась и ушла.

— Кто идет?! А ну, стой!

— Я это, советник княжеский, Олег! — подал голос Середин. — Лазутчика поймал.

— К тыну подь поближе. Дай, погляжу. А-а, ведун, — узнал его стражник. — А это кто без штанов-то?

— Он не без штанов, он без совести, — ответил Олег и толкнул пленника: — Давай, топай.

Середин довел его до шатра, пропустил внутрь и громко позвал:

— Не спишь, великий князь? Эй, княже!

— Кто там беспокоить меня в такой час смеет… — Дрогнул полог, закрывающий вход в левое крыло, и в длинной рубахе с красным шитьем понизу появился Владимир. — Ну, коли без повода почивать мешаете, тревожа…

Он замер, увидев незнакомого воина без штанов, перевел вопрошающий взгляд на ведуна.

— Говори, — дал пленнику оголовьем меча промеж лопаток Олег.

— Колодцы от города с восточной стороны копаны, — понурил голову пленник. — Коли трубы перенять, град наш без воды останется.

Великий князь поднял голову к матерчатому потолку и довольно захохотал.

Поиски труб начали при большом стечении скучающих ополченцев и получивших свободу греческих невольников. Пришел даже обычно нелюдимый монах. Анастас, которому выдали атласные, но сильно потертые портки и развязали руки, бродил неуверенно вдоль берега, крутил головой:

— Не знаю, где-то здесь…

То ли и вправду точно не знал, то ли за ночь успокоился от первого страха и родной город предавать передумал.

Внезапно Владимир, быстро уставший наблюдать за этой маетой, оглянулся на воинов и громко провозгласил:

— Слышал я, бог христианский по силе всех иных превосходит! Так вот слушайте! Коли бог этот Корсунь мне ныне же отдаст… Я крещусь!

Все дружно обратили взгляды на город. Там на стенах столпилась изрядная толпа, с тревогой наблюдающая за поисками ратников, но сдаваться никто пока не спешил. Некоторые из бояр со смехом повторили зарок своего правителя — однако даже это ничего не изменило. Середин вздохнул и пошел к береговому откосу — искать ивовую лозу.

Лозоходством специально он никогда не занимался, но несколько раз по нужде методикой этой пользовался — и получалось. Но не всегда. Поэтому, выбравшись наверх с рогатиной из тонких веток, Олег никому ничего говорить не стал, а просто зажал ее в руках и мелкими шажками двинулся на север, пересекая все возможные линии, ведущие к городу с восточной стороны. Однако ратники, только что наблюдавшие за растерянным греком, почему-то все дружно повернулись к ведуну, тем самым жутко его нервируя.

Он прошел от откоса метров десять, когда кончик развилки вдруг полез вверх, словно зацепившись за невидимую нить. Еще два шага — лоза опустилась. Олег остановился, отступил назад — поднялась.

— Здесь… — тихо сказал он. — Здесь копайте.

— Ну! — послышался зычный голос великого князя. — Не слышали, что ведун мой молвил? Копайте, копайте!

Двое холопов с заступами немедленно взялись за работу, а Середин двинулся дальше, и метров через двадцать лоза опять потянулась кончиком вверх.

— И здесь… — топнул он ногой.

Олег отправился дальше, уйдя еще метров на триста, когда позади раздался радостный крик:

— Вода-а!!!

Ведун облегченно перевел дух, откинул ветку в сторону и пошел обратно.

— Вода! — послышался крик от второй ямы.

— …Когда русские перекрыли тайные водоводы к Херсонесу, базилевс, — склонив перед императором голову, докладывал Ираклий, — горожане размышляли всего час. А потом, не доводя себя до напрасных мук, они сдались…

— Дальше, — сохраняя внешнее спокойствие, кивнул Василий.

— Войдя в город, великий князь тут же призвал меня к себе и вежливо сообщил, что с нетерпением ждет свою невесту и никак не понимает, почему ее еще нет. Он сказал, что ждет ее в Корсуне… Прости, в Херсонесе… еще две недели — четырнадцать дней. Если она не приплывет, Владимир пойдет за ней прямо сюда. И сделает с Константинополем то же, что и с Корсунем.

— Как мыслишь, монах, — поджал губы правитель Византии, — он не лжет? Может, пугает попусту?

— Немало лет назад полоцкий князь отказал ему в руке своей дочери. Владимир пришел к Полоцку, город взял, отца и братьев Рогнети казнил, ее увел и женился, как хотел.

— Похоже, этот варвар умеет держать обещания, — потер шею базилевс. — У него много сил?

— Он привел под Херсонес сорок тысяч бронированной конницы, несколько тысяч варягов и сто ладей. Еще у него есть пятнадцать тысяч пленных легионеров, которые уже не раз бунтовали против империи и легко согласятся взять Константинополь в обмен на свободу. Но должен упредить, величайший, что киевский князь способен поднять в седло втрое более бояр, ибо на перехват Фоки он созывал ополчение токмо из южных княжеств.

— Ты не мог бы, Ираклий, сообщить мне хоть что-нибудь приятное? — попросил Василий.

— Да, могу, — тут же согласился монах. — Перед отъездом князь обмолвился, что ради брака с порфирородной Анной он готов принять крещение и даже просил прислать с ней поболее волхвов, как русские называют священников.

— Так это же все меняет! — с огромным облегчением вскинул руки базилевс. — Стало быть, мы отдадим свою любимую сестру не диким язычникам, а в любящие руки истинных христиан.

— Но прости, величайший! — вскинулся ключник. — Ведь ты отказал в ее руке даже Оттону Великому, императору Священной Римской империи, как недостаточно родовитому…

— Заткнись, Юстиус, — взвыл базилевс. — Оттон не мог привести под стены Константинополя стотысячную армию, а Владимир способен сделать это уже через месяц. Если в обмен на сестру мы получим покой и союзника, это будет уже немалой победой. А коли русского удастся уговорить вернуть Херсонес, то я стану месяц еженощно молиться снизошедшему к нам провидению.

Ни одно из зданий тесного Корсуня Владимир Святославович не счел удобным для проживания, а потому поставил княжеский шатер посреди торговой площади, заняв ее целиком. Подступы со всех сторон охраняли ратные дозоры — по пять оружных холопов. Бояр в охрану не ставили — хотя сдавшийся город и считался враждебным, опасаться тут, по большому счету, было некого. Когда есть воля к сопротивлению — горожане сопротивляются на стенах, а не распахивают ворота.