Галина Гончарова - Тайяна. Вырваться на свободу

Яна впилась в него глазами.

Художник?

Ну, вероятно.

Такой дяденька — гриб. Невысокий, крепенький, весь какой‑то кругленький, словно его лепили и собирали из шариков, лицо на первый взгляд приятное, но это пока в глаза не посмотришь. А вот холодные мутно — серые озерки мигом меняли впечатление на противоположное. И вовсе даже это не боровичок под елкой, а ложный белый гриб. Ядовитый. Становилось ясно, что коллег по ремеслу мужчина, в лучшем случае, презирает, людей не любит и вообще — сидеть здесь унизительно для него. О, этот отвратительный мир, вытирающий ноги о творцов и радостно приветствующий тварей!

— Яна?

Аэлена проследила за направлением движения подруги, скривилась, но пошла вслед за нархи — ро.

— Это кто? — Гарт чуть дернул ее за рукав, приостанавливая.

— Это? Каделиус Тин — Альт Ромьер.

— Чего?

— Кадус Альт, если тебе так проще. Вообще, это и есть его имя, псевдоним он придумал самостоятельно.

— Сатро?

— Из невысокородных, да. И насчет семейного положения ты угадал, не нашлось такой дуры.

— а может, нашлась?

Яна остановилась прямо напротив художника и принялась его разглядывать. Пристально, серьезно, так, что 'грибок' открыл рот и заскрипел:

— а вам что угодно, кана?

— вы знаете Вериолу Вельт?

— Первый раз слышу, — отперся 'гриб' без колебаний.

Яна перевела взгляд на Аашу, которая при этих словах вздыбила шерсть на загривке — и без малейших колебаний скомандовала:

— взять его.

Волчице тоже были неведомы колебания. В один прыжок на мужчину обрушились добрых сто килограмм волчатины, а то и побольше — Ааша отнюдь не голодала в поместье Аэлены. Да так удачно приземлились эти килограммы, что одна из лап угодила мужчине аккурат в диафрагму, а вторая встала на грудь. Так что вместо возмущенного вопля получилось нечто невразумительное. Воздух вылетел со всхлипом, а сам мужчина очень удачно приложился спиной об пол и слегка 'поплыл'. Сознания он не потерял, но и адекватным его назвать было сложно.

— Что происходит? — Аэлена готова была прикрыть подругу в любой момент.

— Он солгал. Он знает Вериолу.

— А если это не он?

— Сначала допросим — потом разберемся, — решил Гарт. — Ну‑ка, отзови свою ловушку для блох.

Яна пнула его по щиколотке, но промахнулась и зло зашипела. Впрочем, Ааша восприняла это, как сигнал — и освободила несчастного.

Гарт и Рошер споро поставили его на ноги — и потащили из галереи, попутно объясняя всем заинтересовавшимся:

— Человеку плохо стало! Вы что — не видите!?

— Голова, наверное, закружилась…

— Сейчас его до фонтана проводим и вернемся…

Яна и Аэлена следовали за ними. Никто ничего и не заметил. Странно?

Да нет. День в разгаре, народу полно, у кого покупатели, у кого просто смотрят, по сторонам глазеть некогда, да и говорила Яна очень тихо.

Ааша?

Ну да, волк. Но… мода на собак, например, была. Так что воспринимали нархи — ро вполне спокойно. Не каждый же отличит?

Ааша крупнее и мощнее обычных волков, под хвост ей никто не заглядывал, вот и принимали за собаку. С первого взгляда. Потом‑то приглядывались, но — потом.

Прыжок тоже получился удачным. Сцену заслонили подходящие Рошер и Гарт с Аэленой, да и атакуют волки очень быстро. Глазом моргнуть не успеешь, а тебе уже руку по плечо оторвали.

У фонтана Гарт тоже церемониться не стал, а попросту макнул туда художника. С головой. Пока несчастный не прекратил дергаться и не обмяк.

Тогда аристократ вытащил его, потряс до просветления в мутных глазыньках — и опять макнул в фонтан. На этот раз уже не до потери сознания, а так, чтобы напугался.

И напугался‑таки, судя по мокрому пятну на штанах и характерному запаху.

А потом задал только один вопрос.

— Где Вериола?

И видя, что ответа не будет — одни ругательства, повторил купание.

Раз, другой, третий…

К шестому разу художник дозрел.

Яна угадала. Точнее, угадала Ааша с ее замечательным нюхом. Вериола действительно сейчас была дома у Кадуса. Отсиживалась от сложностей жизни вместе с ребенком. Только вот… не бежать же теперь к мазиле? И не хватать женщину посреди бела дня? Завопит, шум поднимется, до Диолата раньше времени дойдет…

Стража?

А там точно никто Диолату не докладывает?

Выход нашел Рошер.

— Я поговорю с двумя приятелями. Они ее сгребут по — тихому и доставят…

— ко мне в поместье. Пусть посидит в подвале, там как раз служанку убрали, место есть, — подсказал Гарт.

— А с этим клопом что делать? — Аэлена рассматривала коллегу с явным отвращением.

— Я… да ты…!!!

— А вы допросите его пока, — подсказал Рошер, быстро удаляясь в сторону городской стражи.

Допросить?

Яна, Гарт и Аэлена переглянулись.

А почему бы нет? И допросим, и расспросим… после того, как Гарт объяснил, что времени у них много, а воды в фонтане еще больше, Кадус раскололся. Да так, что слюной всех забрызгал.

Дело, и верно, было в обыкновенной зависти. Да, к Аэлене, а к кому ж еще?

Стерва, сука, гадина…. НЕНАВИЖУ!!!

За что?

А за все.

За молодость, за талант, за положение в обществе, за востребованность… и вообще, почему у нее это есть, а у меня — нет!? НЕЧЕСТНО!!!

Аэлена слушала излияния мужчины с непроницаемым лицом. Видимо, не в первый раз. Яна тоже изучала Кадуса, как интересное растение. Гарт вообще не собирался придавать значение тонкой душевной организации мужчины, так что рычала только Ааша. Но ее можно было понять — очень уж противно выглядел Кадус.

Все знают, что в наш ужасный век истинный талант никому не нужен. Народ просто не дозрел до понимания истинно прекрасных вещей — великих скульптур и полотен сатро Альта. Вот и не берут.

А кушать‑то хочется, три раза в день, а ничего другого Кадус попросту не умеет. Страшная это болезнь — неудельность, по — простому, по народному, рукопопие, чтоб не сказать грубее.

Дети, кстати, у Кадуса тоже не получились. Не нашлось женщины, которая оказалась бы способна понять нежную душу истинного творца шедевров. Были, конечно, бабы, но заходили они в дом, видели 'творческий беспорядок', состоящий из грязной посуды, грязной одежды и грязных кистей с красками вперемешку, потом любовались на откормленных тараканов и крысюков — и быстро исчезали из дома Кадуса. К тому же, мужчина требовал постоянного восхищения — он же уже разрешил женщине к себе приблизиться, что ей еще надо?! Неужели мало?!

Как оказывалось — очень мало.

Но неудачи на личном фронте — полбеды. А вот на творческом…

Кадус пишет картины уже не один десяток лет. И…. не становится знаменитостью. Ни лойрио за ним не бегают с просьбой продать им полотно, ни трайши портретов не заказывают. Конечно, какой‑то доход у него все равно бывает, но приходится продавать бесценные вещи за медяки. А ведь каждая картина Кадуса просто кровью написана!